Не боюсь Синей Бороды - читать онлайн книгу. Автор: Сана Валиулина cтр.№ 61

«Лучше член в руке, чем синица в небе», – многозначительно восклицал Печорин во время пьянок, подбираясь к очередной девице. Он предпочитал нетронутых цивилизацией первокурсниц-дикарок в благородном духе Жан-Жака Руссо и бредил «Розой Мира», которую достал у кого-то в самиздате. Если на пьянках не было милых его душе диких девушек под стать юной Татьяне, то Печорин начинал грозиться, что когда наконец настанет свобода, он восполнит силы Света Планетарным Логосом, семенем и ядром нового мирового начала, третьего, противостоящего и Богу и демонам. Ему совали в нос стакан водки, чтобы заткнулся, и, бормоча что-то о карме, монадах, падении Люцифера и законах Шаданакара, Печорин тихо засыпал в углу, натянув на голову пиджак. Никто точно не знал, откуда он взялся, сам он, в упор глядя на собеседника, на полном серьезе утверждал, что происходил из Энрофа, физического слоя, охватывающего все мироздание. При этом он как-то умудрялся сдавать все экзамены, в том числе и по марксизму-ленинизму. Говорили, что Печорин откуда-то из Псковской области. После развала империи он сгинул где-то в российской глубинке, куда поехал создавать, уже на свободе, новый слой, чтобы положить начало новому человечеству, титанам, конечно. Уже после того, как Печорина перемололи девяностые, кто-то, кажется их будущий премьер, сказал, что Печорин был членом партии. Теперь наконец всем стал ясен второй, загадочный смысл слова «член», который Печорин закодировал в непристойной пословице. А в партию, он, конечно, вступил, пока служил в армии.

А что случилось с ней? Андрей сел на ступеньку, подставив лицо солнцу, теперь уже вовсю бьющему в окно. Весна, точно, хоть он и не чувствует тепла. Неужели он сидит здесь и жмурится, как кот, не зная, как она, где, что с ней? Года два назад мать мимоходом сказала ему, что встретила в городе ее маму, но та прошла мимо, даже не взглянув на нее. Он хотел побольше расспросить ее, но тут в комнате появилась Светка, и он замолчал.

После того, что произошло, она бесследно исчезла. А он даже не порывался искать ее, что-то узнавать, или хотя бы позвонить ее матери. Ее друзья тоже ничего не знали, да он и не спрашивал. Светка тактично помалкивала, утешая его везде, где была свободная комната, своими парными белыми ляжками, мягкой грудью, теплыми губами, всем своим округленным телом без единого резкого изгиба, за который он мог бы зацепиться и очнуться от дурмана. Вот он и плавал в ней неделями, месяцами, молчаливо растворяя в ее молочной плоти всю свою ярость к той, которая так обманула его. Когда Света, ласково поцарапывая его по спине идеальными розовыми ноготками, объявила ему, что беременна, он почти обрадовался, несмотря на всю несвоевременность этого зачатия. Как будто после изнурительного плавания он доплыл-таки до берега, который оказался, впрочем, островом с вероломной нимфой. Она же, глядя сквозь него зеленоватыми глазами, сказала, что знакомый гинеколог сделает за сто рублей аборт под наркозом. Нужна только квартира, где он спокойно сможет работать вместе с анестезиологом и где она потом сможет выспаться. Его присутствие там было совершенно лишним.

Мать, не спрашивая ни о чем – как он был ей благодарен за это, – дала ему денег, и через три недели все было в порядке, как сообщила ему Светка. Тогда он впервые подумал, что такая женщина больше подходит ему, чем та, что, лежа в постели после секса, тихо плакала у него на груди, то ли от счастья, то ли от каких-то своих, неведомых ему переживаний, а потом еще долго водила пальцем по стене, рисуя там тоже какие-то свои, недоступные ему мысли и поглядывая на него влажными, доверчивыми до нервной дрожи глазами.

Света тоже поставила на правильную лошадку. Чутье у нее было просто феноменальное, от отца, конечно. Вася. Его падение произошло так же неожиданно и резко, как и взлет. Еще сегодня правая рука министра, щелкают камеры, вот он чуть ли не в обнимку с английским эмпи, вот уже жмет руки главным российским демократам, а здесь, стоя под трепещущим эстонским флагом, принимает французскую делегацию, – а завтра тебя уже клеймят все газеты, обвиняя в торговле и употреблении наркотиков. Да здравствуют девяностые! Вася тоже бесследно исчез, а через год-полтора его труп был найден в номере московской гостиницы. Отнюдь не пятизвездочной. Самоубийство. Да-да. Но все-таки лучше так, чем быть закатанным в бетон. С этим и тесть сразу согласился, правда, прочитав сначала целый монолог о гордыне и ее последствиях для здоровья.

По ногам потянуло совсем не весенним сквозняком. Спасительный холод. А впрочем, какой у него теперь выбор? Да и времени, кажется, осталось не так уж много. Она так и не появилась. Андрей встал и опять направился в зал. Остановившись в дверях, откуда хорошо была видна сцена, он расхохотался. Надо же, в нем, наверное, все-таки погиб актер. Играл бы себе Гамлета или какого другого лишнего человека, как сейчас говорят – антигероя, их, кстати, расплодилось пруд пруди, вот лафа писателям и поэтам, только почему-то их не видно и не слышно. Ну да, конечно, им теперь тоже деньги нужно делать в условиях рыночной экономики. А так ездил бы он себе на «пылесосе» и плевал бы с высокого дерева на все это дерьмо, всплывшее вверх вместе с долгожданной свободой.

Прижимая правую руку к сердцу под черным джемпером и церемонно кланяясь, он, студент философского факультета Дерптского университета, поэт и приятель того, другого, великого поэта, тоскующего в ссылке и жаждущего свободы, уже объяснялся в любви Светке, которая все порывалась бежать, чтобы ее не застукал злой муж. Тот самый, профессор и тоже стихотворец, а также развратник и шпион.

Он: Вы же знаете…

Она: Не надо, Никола, слова там мало значат.

Он: Давно хочу вам сказать…

Она: Поэты всегда придумывали себе вдохновительницу. Овидий, Данте, Петрарка. Я счастлива быть для вас Лаурой ^[2].

Вот дает, Лаура! «Я в мыслях там, откуда свет исходит»… Вот уж точно, свет, тот самый, от зелененьких. Когда она все ему рассказала? И главное – почему? Почему… ну уж точно не из любви к истине, а чтобы как следует дать ему по морде, чтобы знал раз и навсегда. Он тогда уже ушел из института на биржу и иногда возвращался домой под утро. Один раз, обшарив его карманы, Светка за завтраком положила ему на тарелку визитную карточку. Кажется, какого-то секс-хутора под Таллинном. Их тогда развелось не меньше, чем баров и банков. Там девицы в классических пачках, на пуантах и с голой грудью, скорбно склонив увенчанные серебряными диадемами головки, танцевали танец маленьких лебедей. Как сказал хозяин, здесь работал чуть ли не весь прошлогодний выпуск хореографического училища. Еще этот хутор очень любили французы. Они приезжали сюда в поисках утраченного времени. Бонжур, месье, бонсуар, месье, антре, сильвуплэ, Бале Рюсс, месье, улыбался хозяин, встречая дорогих гостей у порога бревенчатого здания. На ее разъяренный взгляд Андрей пожал плечами.

– И это все, что ты можешь мне сказать?

– Ностальгия. Ты же знаешь, мать водила меня на балет, когда я был маленький. Вот я и соскучился по Чайковскому.