Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера - читать онлайн книгу. Автор: Генри Райдер Хаггард cтр.№ 84

– Нет, – сказал я ровным голосом, – я пойду спать, только когда увижу твою картину, ни мгновением раньше.

Ханс мигом посерьезнел и принялся умолять меня ни в коем случае не пытаться перебраться через пропасть; его слова заставили меня вспомнить библейскую притчу об Аврааме и Дивее, причем сам я казался себе Дивеем, разве что меня не мучила жажда, тогда как Ханс никоим образом не походил на Авраама ^[46].

– Теперь я все понял, – сказал я. – Никакого рисунка нет и в помине, ты просто придумал разыграть меня при помощи своих обезьяньих ужимок. Так или иначе, я иду к тебе. Если выяснится, что ты меня обманывал, не обессудь, приятель, – тебе не поздоровится.

– Рисунок был там во времена моей юности, – отвечал Ханс угрюмо, – а что до всего остального, то баасу лучше знать. Если он переломает себе все косточки, свалившись в пропасть, то пусть потом не винит меня. Надеюсь, баас расскажет на небе своему достопочтенному отцу, который препоручил его моим заботам, что Ханс просил бааса не ходить, а он, из-за своего дурного норова, не пожелал меня слушать. Раз уж баас решил идти, пусть разуется, ибо от ног бушменов, чьи призраки так и вьются вокруг нас, уступ сделался очень скользким.

Я молча сел и снял башмаки, думая, что с радостью отдал бы все свои накопления в банке Дурбана, только бы избежать предстоящего испытания. Ну что за глупая штука эта гордыня белого человека, в особенности если в нем течет кровь англосаксов! В риске сейчас не было ровным счетом никакой необходимости, однако, стремясь избежать со стороны Ханса и моих кафров насмешек и шепотков за спиной, я, ведомый этой самой гордыней, вознамерился лезть не пойми куда. В глубине души я проклинал все подряд: Ханса, пещеру, пропасть, неведомый рисунок, ту бурю, которая загнала меня сюда, и прочее, что только приходило на ум. Затем, поскольку на моем фонаре, в отличие от фонаря Ханса, подвязки не было, я взял железное кольцо в зубы (ничего другого просто не оставалось, пускай светильник и источал омерзительный смрад), вознес молчаливую прочувствованную молитву – и двинулся вперед с видом человека, которому нравятся этакого рода развлечения.

Сказать по правде, я мало что помню из того своего путешествия, кроме ощущения, что оно заняло добрых три часа, хотя в действительности длилось около минуты. Вслед неслись причитания и вопли зулусов, которые сочли своим долгом попрощаться со мной, когда я двинулся в путь; всячески выражая любовь и почтение, они именовали меня отцом, матерью и всеми своими предками до четвертого колена сразу.

Каким-то чудом, сам не ведаю как, я разместился на этом треклятом уступе, вжался животом в стену и прильнул к ней, словно приклеился. Руки цеплялись за выступы столь яростно, что я сломал два ногтя. Коротко говоря, я справился, хотя ближе к концу пути одна нога у меня соскользнула; я раскрыл рот, чтобы высказаться и облегчить душу, и – чего и следовало ожидать – фонарь выпал и улетел в пропасть, прихватив с собою мой давно уже шатавшийся передний зуб. Ханс вовремя вытянул свою костлявую руку, намереваясь схватить меня за ворот куртки, однако промахнулся и вместо того вцепился в мое левое ухо. С этой чрезвычайно болезненной поддержкой я добрался до другого края пропасти, где и принялся поносить готтентота на чем свет стоит. Пожалуй, кое-кто счел бы меня невоздержанным на язык, но Ханс ничуть не обиделся, донельзя обрадованный тем, что я благополучно совершил переход.

– Да пропади он пропадом, этот зуб, баас! – воскликнул готтентот. – Зато теперь, когда ваш зуб сгинул, вы снова сможете есть сухари и жесткий билтонг, от которых отказывались много месяцев подряд. Вот фонарь, конечно, жалко, но, надеюсь, удастся купить новый – в Претории или там, куда мы отправимся.

Я перевел дух и осторожно заглянул в пропасть. На ее дне, далеко-далеко внизу, я разглядел свой масляный фонарь, освещавший нечто белое: емкость разбилась, жидкость разлилась, и пламя плясало на широкой площадке.

– Что это там белеет? – спросил я. – Известняк, что ли?

– Нет, баас, это переломанные кости людей. Когда я был молодым, бушмены спустили меня вниз на веревке, сплетенной из тростника и шкур животных. Мне было любопытно, баас, я захотел осмотреться. Под этой пещерой есть другая, но в нее я не полез, баас, потому что испугался.

– А откуда там взялись все эти кости, Ханс? Похоже, их внизу сотни!

– Так и есть, баас, многие сотни костей, и все они попадали туда вот этим путем. Бушмены жили в пещере с начала времен и устроили здесь ловушку: набросали на дыру веток и засыпали сверху пылью, чтобы издали походило на камень. Прямо как ловушка на зверя, баас. Бушмены делали так сотни лет подряд, покуда последний из них не был убит бурами и зулусами, чьих овец и лошадей они воровали. Когда на них нападали враги, что бывало часто, и бушменов убивали, потому что так принято, – так вот, когда нападали враги, они бежали в пещеру и прокрадывались по этому выступу над пропастью, по которому могли пройти даже с завязанными глазами. А глупые кафры или иные недруги бежали следом, чтобы убить бушменов, наступали на ветки и падали вниз. Да, баас, подобное наверняка случалось часто, ведь там внизу множество черепов, среди которых немало таких, что почернели от старости и обратились в камень.

– Неужто кафры так и не поумнели за все минувшие годы, Ханс?

– Может, в чем-то они и поумнели, баас, но мертвые хранят свою мудрость при себе. А еще, по-моему, когда все враги втискивались в этот проход, другие бушмены, которые прятались в пещере, подбегали сзади, расстреливали неприятелей отравленными стрелами и сталкивали вниз, а уж оттуда никто не возвращался живым. Бушмены говорили мне, что все это придумали отцы их отцов. Если кому из врагов и удавалось сбежать, то за поколение-другое все забывалось и побоище случалось снова. Сами знаете, баас, на свете хватает глупцов, и тот глупец, который приходит потом, ничуть не умнее того, что приходил перед ним. Смерть проливает на песок воду мудрости, баас, а песок жаден до воды и очень быстро опять высыхает. Будь иначе, баас, мужчины давно бы уже перестали влюбляться в женщин, но даже великие люди вроде вас, баас, по-прежнему влюбляются.

Одарив меня этим образчиком красноречия, Ханс, дабы не дать собеседнику возможности ответить, стал перекрикиваться с возницей и погонщиком, которые остались на другом краю пропасти.

– Поспешите, храбрые зулусы, мы вас заждались! – потешался он. – Ваш вождь устал ждать, и я тоже!

Зулусы, державшие свечи в вытянутых вперед руках, боязливо заглянули в пропасть.

– Оу! – вскричал один из них. – Разве мы летучие мыши, чтобы перелететь через этакую яму? Или бабуины, чтобы лезть по уступу шириной не толще лезвия копья? Или мухи, чтобы ходить по стенам? Оу! Нет, мы не пойдем туда, мы будем ждать здесь. Этот путь лишь для желтокожих обезьян вроде тебя и для тех, кто обладает великой магией белых, как инкози Макумазан.

– Верно, – произнес Ханс рассудительно. – Вы не летучие мыши, не бабуины и не мухи, ибо все эти твари храбры, каждая по-своему. Нет, вы всего лишь двое низкорожденных кафров, просто куски черной кожи, которую надули, чтобы она походила на живых людей. Я, желтокожий шакал, перешел на другую сторону, и баас тоже перебрался через пропасть, а вы, дутые пузыри, не способны даже перелететь через нее, потому что боитесь лопнуть на полпути. Ладно, глупые пузыри, топайте обратно к фургону и принесите моток веревки, который лежит внутри. Она может нам понадобиться.