Стивен все спал – как он только мог?! – и я занялся подсчетом расходов на нашу экспедицию на сегодняшний день. Она стоила уже одну тысячу четыреста двадцать три фунта. Только подумайте, истратить одну тысячу четыреста двадцать три фунта для того, чтобы нас привязали к столбу и расстреляли из луков! И все ради редкой орхидеи! «Ох, – говорил я себе, – если я чудом спасусь или попаду туда, где растут эти особенные цветы, то и краем глаза на них не взгляну». Кстати, взглянуть мне так и не довелось.
Наконец Стивен проснулся. Он плотно позавтракал, как завтракают, если верить газетам, перед казнью все преступники.
– К чему терзать себя? – удивился он. – Если бы не мой бедный отец, я вообще не тревожился бы. Конец ведь неминуем. Как там в колыбельной поется: «Чем скорее день пройдет, тем скорей уснешь»? Сон – вещь хорошая, только во сне человек абсолютно счастлив. Однако, прежде чем уснуть навеки, мне хотелось бы взглянуть на циприпедиум.
– Черт побери ваш циприпедиум! – выпалил я и бросился вон из хижины. – Скажу Сэму, что, если он не перестанет стонать, я голову ему проломлю!
– Нервы! Вот что значит нервы! И это Квотермейн! – сетовал Стивен, закуривая трубку.
Утро промелькнуло, по замечанию Сэма, как «смазанная жиром молния». В три пополудни Мавово и охотники принесли козленка в жертву духам своих предков. Это Сэм назвал «ужасным языческим обрядом, в котором нас обвинят, когда мы предстанем перед высшими силами».
После жертвоприношения, к моей радости, явился Бабемба, такой веселый, что я подумал, не принес ли он добрых вестей. Может, король помиловал нас или, еще лучше, Брат Джон прибыл раньше срока.
Увы, ничего подобного. Бабемба сказал только, что его дозорные прошли миль сто по дороге к побережью и следов Догиты не обнаружили. Черный слон, подстрекаемый Имбоцви, злится все сильнее, поэтому вечерняя церемония неминуема. Бабембе поручили следить, как воины ставят столбы, к которым нас привяжут, и роют могилы у их основания, вот он и хотел пересчитать нас, чтобы не ошибиться в числе. Если мы желаем, чтобы с нами похоронили какие-нибудь вещи, следовало сообщить Бабембе: он позаботится, чтобы наше желание исполнили. Казнь будет быстрой и для нас не мучительной, ведь Бабемба выбрал самых метких лучников города Беза, способных уложить буйвола.
Бабемба еще немного поболтал и спросил, где магический щит, подаренный ему мной. Он обещал хранить его как память… Потом Бабемба взял у Мавово понюшку табаку и ушел, сказав, что вернется в надлежащее время.
Четыре пополудни. Сэм сидел тише воды ниже травы, и Стивен приготовил чай сам. Получилось отлично, ведь мы сдобрили чай молоком, хотя этот вкус я оценил гораздо позднее.
Надежды на спасение не осталось, и я уединился в хижине, чтобы приготовиться встретить смерть так, как подобает джентльмену. В полумраке и тишине мне стало куда спокойнее. «К чему, в конце концов, цепляться за жизнь?» – думал я. Читателям, которые следят за моими приключениями, известно, что в той запредельной дали, куда меня собирались отправить, ждали те, по кому я стосковался, – мои родители и две благородные, очень дорогие мне женщины. Мой сын останется один (тогда он был еще жив), но я не сомневался, что друзей он найдет. Я, в ту пору человек состоятельный, сумел должным образом его обеспечить. Может, и лучше, что я ухожу, ведь в долгой жизни больше тягостей и разлук.
Каким получится грядущее путешествие, я не представлял, но твердо знал: это не конец существования и не сон, как говорил Стивен. Может, я попаду в край, где тучи наконец разбегутся и возникнет ясность; там я увижу прошлое и будущее, как орел с небес, а не как тварь, которая пробивается сквозь густой кустарник, боится змей и дикого зверья, страшится грома и молний и не знает, куда ведет ее путь. Может, в том краю не властен закон, который святой апостол Павел называет «иным, противоборствующим закону ума моего и делающим меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих»
[24]. Может, в том краю деяния прошлого простит мне Сила, которой ведома моя сущность, и я стану тем, кем хотел быть всегда, – абсолютным праведником – и даже узрею новые пути служения, открытые мне. Эти мысли я переношу из записной книжки, в которой их тогда зафиксировал.
Хорошенько поразмыслив, я написал несколько коротких прощальных писем в глупой, несбыточной надежде, что они дойдут до адресатов. Эти письма у меня сохранились, очень странно сейчас их перечитывать. Потом я мысленно обратился к Брату Джону, чтобы уведомить его (как это однажды у меня вышло) о нашем бедственном положении и упрекнуть его в том, что он, по своей безумной беспечности и недостатку веры, довел нас до такого конца.
Пока я этим занимался, пришел с воинами Бабемба, чтобы отвести нас к месту казни. О его приходе сообщил мне Ханс. Бедный старый готтентот вытер слезы рукавом рваной куртки и пожал мне руку.
– Ох, баас, мы отправляемся в последний путь, – сказал Ханс. – Бааса убьют, и все из-за меня. Я должен был придумать, как спастись, для этого меня и нанимали. Но я не придумал, ничего не придумал. Ах, как поглупела моя голова! Вот бы с Имбоцви поквитаться, но я поквитаюсь, поквитаюсь, когда вернусь сюда в виде духа. Предикант, отец бааса, рассказывал, что мы не сгораем, покидая этот мир, а пылаем вечно.
«Надеюсь, отец ошибся», – подумал я.
– Мы горим вечно, и за дрова платить не нужно. Я очень надеюсь, что мы с баасом будем гореть вместе. Пока же я принес баасу вот что. – Ханс показал мне нечто вроде особенно уродливых конских бобов. – Баас примет это и ничего не почувствует. Это очень хорошее снадобье, дед моего деда получил его от духа своего племени. Баас уснет от него как пьяный и проснется в прекрасном огне другого мира, который горит без дров и никогда не гаснет, аминь.
– Нет, Ханс, я предпочитаю умереть с открытыми глазами.
– Я тоже предпочел бы, баас, если бы дело того стоило. Но я больше не верю змее черного глупца Мавово. Была бы змея умной, посоветовала бы ему обойти город Беза стороной. Поэтому один шарик я проглочу сам, а другой предложу баасу Стивену. – Ханс сунул грязный комочек в рот и проглотил с трудом, словно молодой индюк, схвативший слишком большой кусок.
Тут я услышал, как меня зовет Стивен, и оставил Ханса осыпать выразительными проклятиями на разных языках колдуна Имбоцви, которого он вполне справедливо считал виновником наших бед.
– Наш друг твердит, что пора идти, – пробормотал Стивен дрожащим голосом, – по-видимому, он наконец прочувствовал ситуацию – и указал на старого Бабембу, который весело улыбался с таким видом, будто собирался проводить нас на свадьбу.
– Да, белый господин, уже пора. Я поспешил сюда, чтобы не заставлять вас ждать. Церемония обещает получиться очень зрелищной: соберется не только все население города Беза и его дальних окрестностей, но и сам Черный слон почтит ее присутствием.
– Придержи свой язык и перестань скалиться, старый дурак! – бросил я. – Будь ты настоящим другом, выручил бы нас из беды. Понимаешь ведь, что мы не торговцы людьми, а скорее враги тех, кто занимается такими делами.