Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества - читать онлайн книгу. Автор: Лев Клейн cтр.№ 58

Во втором томе своего исследования Б. А. Рыбаков повторяет свое предположение, высказанное прежде, что «главной лицевой гранью збручского идола является грань с Макошью». Данные раскопок 1984 г. подтверждают эту гипотезу: лицевая грань обращена к входящим в это «святая святых» всего ритуального комплекса» (Рыбаков 1987: 250). Странная логика. Ведь в яме от стелы (напомню: предположительно от стелы) никаких следов ее ориентировки не сохранялось. Что стела стояла лицевой гранью к входу, т. е. к северу, — весьма вероятно, но гипотетично, а которая это была грань раскопками и вовсе не определено. Откуда же взялось положение о том, что лицевая грань — это грань с «Макошью»? Исключительно из анализа самой стелы. Ведь показательна позиция нижней фигуры — атланта: он один, так что его фас и определяет лицевую сторону всей композиций. Да, наверху на этой грани помещена женская фигура с рогом в руке, хотя это никакая не Мокошь, а в среднем ярусе здесь женщина с ребенком или духом.

Вопрос, однако, в том, славянский ли это памятник вообще или, по крайней мере, насколько славянский. Еще сомнительнее . принадлежность его восточным славянам. Многоголовые или многолицые идолы хорошо известны у западных славян (четырехголовый Святовит Арконский, пятиголовый Ругевит, Триглав). Мейсенская хроника сообщает, что еще в XVI в. в Германии сорбы (т. е. венды) поклонялись каменному идолу с тремя лицами под одной шапкой (Гуревич 1941: 265). Многоголовые боги известны и у других индоевропейских народов (кельтские боги, италийский двух- и четырехголовый Янус, индийский Тримурти и др.), но не у восточных славян.

Возможно, как и предполагают Розен-Пшеворская и Ламм (Rosen-Przeworska 1972; Lamm 1987), в многоголовости богов у западных славян сказалась итало-кельтская традиция (кельты были предшественниками славян на значительной территории Центральной и Восточной Европы). По мнению К. Шухардта (1926: 22—23) и Розен-Пшеворской, кельтское влияние шло с юго- запада, Ламм считал, что влияние могло идти через морские контакты (это ведь все приморские племена). Ст. Урбаньчик (Urbaňczyk 1991) полагает, что многоголовость пришла вообще из юго- восточной Европы — от даков и фракийцев. Росик же склонен считать, что повлияла христианская Троица: язычники захотели перещеголять своих врагов в количестве божьих ипостасей в одном субъекте, но поняли это очень конкретно (Rosik 1995). Так или иначе, интенсивно эта традиция задела только крайних северозападных славян — поморских и полабских.

Польские археологи Ловмяньский и Шафраньский (Lowmianski 1979: 158-159, 232; Szafranski 1987: 398) категорически отвергают принадлежность Збручского идола Святовиту (не говоря уж о «Святовиде») из-за несовпадения в подробностях с записью датского хрониста XII-XIII вв. Саксона Грамматика. В этой записи у Святовита были четыре головы на четырех шеях: две спереди, две — сзади, а туловище одно. Передние головы повернуты одна вправо, другая влево, задние точно так же. В правой руке идол держал рог для питья, который жрец ежегодно наполнял вином, а в левой — огромный богато украшенный меч.

В качестве отдаленных прообразов (или боковых ответвлений некой общей традиции) особо примечательны античные изображения Гекаты —двух- и трехфигурные, разнополые, под одним общим головным убором. Это андрогинные образы: в одну сторону глядит мужское божество, а в противоположную — женское (Hadaczek 1904; Leňczyk 1964: 47; Rosen-Przeworska 1972: 122). Андрогинность свойственна и Збручскому идолу — его мужские фигуры как бы соединены с женскими попарно спина к спине: женщине с рогом пару составляет мужчина без функциональных атрибутов, а женщине с кольцом — мужчина с конем и оружием. Быть может, вообще неправомерно видеть в изображениях на гранях Збручской стелы разных и разноименных богов — это могло быть одно божество, имеющее несколько ипостасей. Все это чуждо славянам в пору язычества.

Колоколовидная шляпа (колпак с оттопыренными полями), действительно, очень напоминает древнерусскую княжескую шапку с меховым околышем, но такую же примерно шапку носила и знать Центральной Европы (Rosen-Przeworska 1972: 127).

Оружие, свисающее с пояса фигуры, объявленной в труде Рыбакова Перуном, многократно именуется у Рыбакова «мечом», но на деле там не меч, а сабля: лезвие прогнуто, рукоять искривлена в противоположную сторону. На прориси у Рыбакова (1981: 461), правда, изображен прямой меч, но на фото рядом хорошо видна искривленность. Кое-где Рыбаков поправляется, признавая, что правильнее было бы называть это оружие «саблей, точнее палашом». К чему такие терминологические изыски? Этот тип оружия именуется в археологии «саблей аварского типа», а у венгерских ученых — «саблей Карла Великого», датировка этого типа оружия IX-XI вв. (Zakharov 1934; Гуревич 1941: 283, 286).

Итак, божественный всадник вооружен саблей. Сабля проникла из степи в состав княжеского вооружения славян (она есть в Черной Могиле). Но она долго считалась чужеродным оружием: в русских летописях IX—XIII вв. меч как оружие славян упоминается 52 раза, а сабля — всего 3 (с XI в.), зато она часто называется оружием степных кочевников, врагов (Арциховский 1948: 429). Под 968 г. Ипатьевская летопись сообщает, что в знак примирения русские меняли свои мечи на печенежские сабли (Гуревич 1941: 286). Когда же для славян сабля стала столь традиционным оружием, что и бога ею не погнушались бы вооружить? Для этого должно было пройти немало времени. Теснить меч из вооружения славянских всадников сабля начала лишь в XI в. И тем не менее она изображена на идоле! Значит, либо это не славянский бог, либо он изваян не раньше XI в. Но в XI в. во всех русских княжествах уже стояли христианские церкви!

Решающим для этнической атрибуции Збручского идола должны были стать исследования К. П. Русановой и Б. А. Тимощука: В 1984 г. в местности Медоборы они раскопали то святилище на горе (укр. Богит, польск. Bohót), где в древности, по всем данным, стоял Збручский идол, и в 1986 г. поместили в «Советской Археологии» предварительную публикацию (Русанова и Тимощук 1986). Святилище, в километре от реки, содержало разные сооружения, в том числе жилые, со славянской керамикой, стало быть, принадлежало славянам. Рыбаков (1981: 250) так перелагает сообщение Русановой и Тимощука: «Святилище начало функционировать еще в скифо-сколотское время и прекратило существование в XI в. н. э. Основные конструкции относятся к рубежу IX-X вв.». В завершение описывается выложенный из камней круг 9 м в диаметре, а в центре его квадратная яма от «Збручского идола, сброшенного отсюда после победы христианства». Все великолепно укладывается в рамки традиционной картины гибели славянского язычества: языческий идол изваян в конце IX в., а уже в X в., после победы христианства, низвергнут подобно киевскому и новгородскому Перунам, пережившим ту же судьбу в конце X в.

С этим можно было бы сопоставить местное предание о городке Богот (Богут) погибшем от рук Буняка Шелудивого, который хорошо известен русской летописи как половецкий хан XI в. Боняк Шелудивый (Срезневский 1853: 196).

К сожалению, все не так. Право, может сложиться впечатление, что Б. А. Рыбаков видел какой-то другой вариант статьи Русановой и Тимошука, не тот, который опубликован под его редакцией в «Советской археологии», потому что в том тексте я прочел нечто совершенно иное. Оказывается, находки скифского времени не связаны преемственностью со святилищем, которое было сооружено предположительно в X в. В X-XI вв. святилище функционировало как культовый комплекс, все его объекты действовали. В XII и первой половине XIII в. происходило постепенное угасание святилища. И только в середине XIII в. наступил конец: идола сняли и бережно спрятали неповрежденным в 2 км от святилища. Это подтверждается и более полной публикацией тех же авторов (Русанова и Тимощук 1993). Судя по скрупулезным исследованиям польского петрографа Р. Козловского, идол был не сброшен в реку, а зарыт в землю, где и пролежал почти все время; сравнительно недавно река изменила русло, и он оказался в воде (Koztowski 1964).Польский археолог В. Шиманьский подверг острой критике работу Русановой и Тимощука. И место находки идола локализовано на карте неправильно (он найден не ниже по течению, а как-раз напротив Богутского городища), и стоял он вряд ли на открытом месте (нет следов выветривания), а нижняя, отломанная, часть его была, вероятно, толще и не могла войти в обнаруженную яму (Szymanski 1996: 78-79, 94). Н. Н. Петров (2000) проанализировал данные Русановой и Тимощука об основании из-под идола на городище и тоже пришел к выводу, что идол не мог в нем стоять.