Повседневная жизнь французов при Наполеоне - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Иванов cтр.№ 51

Двадцать четыре года спустя досуг Федора Глинки поглощали Опера, Фейдо, Варьете, Водевиль и Амбипо.

К годам Империи относятся первые опыты в области фотографии.

Слава национальной парфюмерии столь велика, что стоит французу заняться этим в другой стране — и он наверняка будет иметь успех.

Непревзойденна французская обувь. Стендаль писал, что женщины Милана «с удовольствием принимают в подарок шесть пар туфель из Парижа…».

В столице производят изделия из хлопка, украшения, часы и мебель. Хорошую мебель из красного дерева можно увидеть и в доме преуспевающего ремесленника.

Мебельные фабрики делают новые, изысканные предметы — псише, большие наклонные зеркала на ножках, курульные кресла. Рейшар описал спальню Жюли Рекамье ^[233]: «С высоким потолком, она почти по всему периметру стен облицована монолитными зеркалами. Между этими зеркальными панно и над массивными, разукрашенными деревянной мозаикой дверями — белые деревянные панели с вкрапленными темными полосами. Перегородка в глубине, перед окнами, также представляет собой огромное зеркало. За ней красуется придвинутое изголовьем к стене эфирное ложе богини этого будуара».

А теперь описание самого ложа, сделанное другим человеком: «Кровать слывет самой красивой в Париже. Она из красного дерева, декорирована медью и возвышается на двух ступеньках из того же дерева. У изножья кровати, на постаменте, — красивая греческая лампа из меди».

Новый Гражданский кодекс, вступивший в действие в 1804 году, уделял огромное внимание семье. Имущество жены по закону было полной собственностью мужа. Жена и дети не имели имущественных прав, а внебрачные дети — вообще никаких прав. Розыски отца «незаконнорожденных» воспрещались. Кодекс принес с собой строгую регламентацию семейных отношений и в некоторой степени повлиял на нравы.

Сопоставим оценки, данные различными наблюдателями на протяжении всего лишь нескольких лет.

«Испорченность нравов дошла до предела, — писала парижская полиция во время Директории, — и беспорядочная жизнь нового поколения грозит неисчислимыми гибельными последствиями будущему поколению. Содомский грех и софическая любовь стали так же открыты, как и проституция, и делают прискорбные успехи».

Что такое семья в годы революции? Брак — срочный договор, семья — «перекати-поле» ^[234]. Муж и жена могли свободно развестись по причине несходства характеров.

Церковь была практически исключена из общественной жизни. Что предлагалось взамен? Робеспьер попробовал ввести культ Верховного существа Природы, но стал лишь посмешищем. Госпожа де Сталь подготовила к печати труд, в котором предлагала сделать протестантство государственной религией. Напечатан он не был.

Пока доктринеры ломали головы, народ жил в свое удовольствие. Один родовой провинциальный аристократ, переживший ужасы революции, прибыл в Париж. Он приятно поражен увиденным. Июньский вечер, все женщины в легких — даже чересчур легких! — белых платьях. «Шел дождь, — вспоминает этот гость столицы, — и они одной рукой подбирали свои платья, так натягивая их, что легко было рассмотреть все их формы. Современная грация и мода не позволяют иметь в кармане ничего, кроме тоненького платочка; таким образом, ничто не скрывало приятных очертаний» ^[235].

А вот что отмечал в то же время один иностранный дипломат: «Мы были бы несправедливы к французской нации, если бы сочли ее безнадежно развращенной революцией. То лишь подонки народа, подброшенные кверху сильным брожением и всплывающие повсюду накипью безнравственности, вводят в обман неопытный взор. Я отнюдь не думаю, чтобы различные классы населения были более развращены во Франции, чем в других странах, но смею надеяться, что никогда ни один народ не будет управляем волею более глупых и жестоких злодеев, чем те, которые правят Францией с самого начала ее новоприобретенной свободы».

18 брюмера Бонапарт разогнал «злодеев». Изменились ли после этого французы и каковы теперь парижане?

«В глубине души я всегда презирал Париж в нравственном отношении», — признавался Стендаль. «Париж повидать необходимо, — писал он сестре Полине из Милана 29 октября 1811 года, — чтобы потом этот великий призрак тебя не тревожил. Там ты найдешь прекраснейшие в мире вещи; но это сераль: все в нем евнухи, вплоть до повелителя. Великое там умерло; жители заняты своим мелким тщеславием, кружком людей, который соберется у них вечером, судьбой водевиля, написанного кем-либо из их друзей, и т. п.».

На тысячу ладов он обыгрывает тему измельчания характеров и нравов: «В Париже, чтобы жить благополучно, надо обращать внимание на целый миллион мелочей». Или так: «В Париже можно встретить хорошо одетых людей, в провинции попадаются люди с характером».

Один француз, хорошо знавший свою страну (Мельян), сказал: «Во Франции великие страсти также редки, как великие люди».

Стендаль приводит и мнение «прекрасной шотландки»: «Вы, французы, производите в первый момент блестящее впечатление, но не способны вызвать по-настоящему страстное чувство. В первый день надо лишь пробудить к себе внимание: блеска же, который сразу ослепит, а затем все тускнеет и тускнеет, хватает на один миг».

Теперь ведь зачастую и любят из тщеславия. «Огромное большинство мужчин, особенно во Франции, желают обладать и обладают женщинами, которые в моде, как красивыми лошадьми, как необходимым предметом роскоши молодого человека; более или менее польщенное, более или менее возбужденное тщеславие рождает порывы восторга. Иной раз, но далеко не всегда, тут есть физическая любовь; часто нет даже физического удовольствия», — считает Стендаль. «В глазах буржуа герцогине никогда не бывает больше тридцати лет…»

«Чтобы отыскать любовь в Париже, надо спуститься в те слои населения, у которых благодаря отсутствию воспитания и тщеславия, а также благодаря борьбе с истинной нуждой сохранилось больше энергии».

— Нынче на одного человека, готового пожертвовать всем ради общего блага, приходятся тысячи тысяч, миллионы таких, которым нет дела ни до чего, кроме собственного удовольствия и тщеславия. В Париже человека судят по его выезду, а отнюдь не по его достоинствам», — сокрушался Наполеон на Святой Елене.

«Император изменил национальный характер, — писал Коленкур. — Французы сделались серьезными, всех волновали великие вопросы современности; мелкие интересы примолкли, все чувства были, можно сказать, проникнуты патриотизмом; всякий покраснел бы, если бы проявил другие чувства».