Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Ивченко cтр.№ 46

Тем более невероятной для той поры выглядит история, случившаяся в 1812 году «на походе» в любимом полку императора Александра I — лейб-гвардии Семеновском. Однако если мы внимательно вчитаемся в строки дневника штабс-капитана П. С. Пущина, который можно назвать «хроникой неповиновения», то мы вынуждены будем признать, что подобное происшествие только и можно объяснить тем, что полк был любимым, а общество офицеров в нем — отличным. Все началось в период отступления от западной границы. 8 июля 1812 года Пущин в некотором смятении записал в дневнике: «Командир полка полковник Криднер, придерживаясь всегдашней своей привычки быть грубым, наговорил дерзостей одному офицеру нашего батальона, некоему Храповицкому. (Он ему сказал: „Вы перед взводом идете как кукла“.) Порешив проучить командира, все офицеры батальона постановили отправиться к нему и объявить, чтобы на будущее время он предъявлял какие угодно строгие требования, но чтобы никогда не осмеливался говорить дерзости офицерам. Наш батальонный командир полковник Писарев, узнав о нашем намерении, попросил не идти всем разом, а предоставить ему переговорить с командиром полка. Мы приняли это предложение, и, как только остановились на бивуаке, полковник Писарев отправился к полковнику Криднеру передать все, что ему было поручено. Полковник Криднер рассвирепел. Он не захотел принять офицеров батальона всех, а потребовал к себе только 4-х ротных командиров: Костомарова, Бринкена, Окунева и меня (Пущина). Он почти не дал нам говорить, исчерпал все возможные угрозы, сказал, что его поражает наше неумение обуздать наших офицеров».

Следующий день принес офицерам полка новые волнения: «По прибытии на стоянку все офицеры полка сошлись у своих батальонных командиров, бывших с ними заодно, и объявили им, что они намерены потребовать у командира полка полковника Криднера довести до сведения великого князя, что офицеры, не имея возможности долее терпеть грубого с ними обращения командира, ходатайствуют, чтобы его обуздали. Вследствие этого батальонные командиры полковник Посников, Писарев и барон де-Дамас отправились к Криднеру, и полковник Посников ему объявил, что, согласно его приказанию, по истечении 24 часов он вместе со своими товарищами явился ему объявить, что его офицеры не раздумали, напротив, совместно со всеми офицерами двух остальных батальонов настаивают, чтобы было доложено об этом великому князю. Полковник Криднер, взбешенный, вынужден был немедленно отправиться с рапортом к великому князю. (Государь давно одобрил офицерские суды, и благодаря им многие негодяи были удалены из полка. Криднер вполне заслужил ту же участь.) Была всеобщая радость, несмотря на то, что дело могло принять дурной оборот. Князь Голицын был главарем». Заметим, что все офицеры полка были уверены в том, что совершают поступок, укладывающийся в компетенцию офицерского «суда чести», одобренного самим государем. Не решено было только одно, где проходит грань между этим судом и служебным неповиновением.

10 июля великий князь Константин Павлович, действительно, поспешил явиться в полк для того, чтобы разрешить конфликт между начальником и подчиненными, возникший в военное время: «Едва мы прибыли на стоянку, приехал верхом великий князь, весь в грязи и промокший, он приказал созвать всех офицеров. Будучи в возбужденном состоянии, он не дождался, пока все офицеры собрались, и, когда я пришел, уже начал говорить. Вот подробности этой картины: великий князь сошел с лошади, которую держали тут же в стороне. Он был окружен офицерами и говорил ровно и спокойно. Полковник Криднер держался в стороне, так же как и лошадь великого князя. Он имел вид пришельца с того света. "Господа, — сказал великий князь в то время, когда я приблизился, — враг в центре государства. Он без боя занял шесть губерний только одним наступлением. Можно ли в такое время возбуждать вопросы личного честолюбия. Помните, что вы должны служить примером армии. Помните, что вы русские дворяне и у вас должна быть только одна мысль, одно стремление — спасти ваше Отечество от той опасности, которая, я от вас не стану скрывать, грозит ему. Первый долг военного — подчиняться, хотя бы дали камень в командиры (при этих словах он взглянул на Криднера, которому, вероятно, не особенно лестно было такое сравнение). Вы, господа батальонные командиры, слишком балуете ваших молодых офицеров, в особенности вы, барон де-Дамас <…>. Вы, господин Храповицкий, если считали себя оскорбленным полковником, не должны были допустить, чтобы весь состав офицеров принял на себя Вашу защиту, и Вы сами должны были потребовать удовлетворения. Впрочем, я считаю, что полковник поступил правильно, Вы заслужили строгий выговор (затем, обращаясь ко всем), я вас прошу и надеюсь, господа, что вы прекратите этот беспорядок и, помня, что всякие сходки законом запрещены, вы осознаете проступок, вами совершенный, восстав против вашего командира, и постараетесь загладить проступок этот примерной службой. Повторяю, надо подчиняться камню, если его ставят вам начальством. Может быть, я сам, говоря с вами, испытываю это на себе и подчиняюсь кому-то, который должен быть под моим начальством (намек на разлад между великим князем и главнокомандующим армией Барклаем де Толли). Я вас заклинаю, господа, ради меня подчиняться вашему командиру и не забывать, что теперь военное время, нарушение дисциплины наказывается смертной казнью и что господин Храповицкий заслужил ее и если он ей не предан, то исключительно по снисхождению. Прощайте, господа, и ради любви ко мне прекратите этот беспорядок, который очень огорчил государя». «Для вас, ваше высочество, мы все сделаем», — закричали разом все офицеры. Великий князь успел в это время уже сесть на лошадь, пришпорил и издали крикнул нам: «И для полковника, господа».

Цесаревич покинул офицеров-семеновцев в твердой уверенности, что «семеновская история №1» («семеновская история №2» повторилась в 1820 году, после чего полк был расформирован) благополучно завершилась. Но брат царя ошибался: «Вслед за этим полковник Криднер, подойдя к нам, обратился к полковнику Посникову, старшему после него со следующими словами: "Полковник, я не желаю больше командовать частью, которая так поступила по отношению ко мне, и предаю вам командование". Все офицеры во главе с полковником Писаревым, старшим после полковника Посникова, обратились к последнему с выражением радости быть под его начальством. Полковник Криднер, успевши отойти всего на несколько шагов, возвратился и объявил полковнику Посникову что он опять принимает командование для того, чтобы доставить себе удовольствие наказать главных зачинщиков всех козней против него. "Полковник Писарев, — сказал он, — дайте мне вашу шпагу, я вас арестую". Офицеры, начавшие уже расходиться, немедленно возвратились, и князь Голицын первый сказал: „За что вы, полковник, арестовали полковника Писарева, мы все столько же виноваты, как и он…“ Но полковник Криднер не дал ему говорить и потребовал от него шпагу. Барон Фридерикс хотел сказать несколько слов, но и его постигла та же участь. Тогда несколько человек заговорили одновременно. Криднер не счел возможным продолжать аресты, сел на лошадь и поскакал за великим князем. Мы порешили не оставлять наших товарищей и во всем разделить их участь, разошлись по палаткам. Остальной день прошел в томительном неведении, а Писарев, Голицын и Фридерикс отправились на гауптвахту».

Высшее начальство явно не справлялось с ситуацией, созданной неповиновением одного из старейших и знаменитых полков русской армии. По размышлении, оно решило принять сторону оскорбленных офицеров, которые, тем временем осознав свою силу, не шли ни на какие компромиссы: «12 июля. Великий князь приказал возвратить шпаги Писареву, Голицыну и Фридериксу. Криднер устранил Писарева от командования батальоном нашим и, сказавшись больным, предал полк полковнику Посникову. Немного спустя генерал барон Розен возвратил Писареву батальон ко всеобщей радости». Теперь уже не знал, как себя вести с подчинными и сам командир полка, которому тем не менее надлежало возглавлять полк в сражении: «14 июля. Неприятель приближался к Витебску. Бой возобновился с утра. Мы передвинулись на наш левый фланг и остановились в резерве почти против города. <…> Нам не пришлось еще вступить в бой. С наступлением ночи бой прекратился, и мы заснули в полной амуниции. Криднер, полагая, что полк вступит в бой, появился пред полком, чтобы разделить с нами участь на поле битвы. У него был очень жалкий вид». Подчиненные взяли верх над начальником: Криднер не смог найти с ними общий язык, самовольно отказавшись от командования полком, что было не менее предосудительно, чем неповиновение его подчиненных.