Еретики и заговорщики - читать онлайн книгу. Автор: Максим Зарезин cтр.№ 38

Подробности же нового вероучения святитель Геннадий узнал, как мы помним, только благодаря раскаянию попа Наума: «И только бы поп Наум не положил покааниа, да и в христианство опять не захотел, ино бы как мощно уведати по их клятве, как они отметаются своих велений», — писал архиепископ.

Тема скрытности жидовствующих — одна из доминант антиеретических сочинений. Вот и протопопы Алексей и Денис, оказавшись в Москве, «не смеюще проявити ничто же не подобно, но таяхуся, яко же змиеве в скважне, человеком же являющеся святии и кротции, праведни, воздержници, тайно же сеюще семя скверное, и многия душа погубиша, и в жидовство отведоша яко же неким отбежати и обрезатися в жидовскую веру».

Однако велеречивые рассуждения на эту тему разбиваются об одну оговорку владыки Геннадия. В феврале 1489 года в послании бывшему архиепископу Ростовскому Иосафу, затрагивая тему грядущего Апокалипсиса, он отмечает: «Ино и я аз слыхал у Алексея: “И мы деи, тогда будемъ надобны”». Может, новгородский архиерей что-то напутал и не стоит, что называется, «цепляться к словам». Но позже, уже после смерти успенского настоятеля, в письме неизвестному Геннадий Гонзов повторит: «А что Алексий, протопоп, Ариев поборник, иже рад седесь яко же Арий, той глагола: “Только изойдут лета, и мы деи будем надобны — ино он не дождал того”».

Дерзкий протопоп не скрывал, что он и его соумышленники обладают знаниями, не доступными официальной церкви. Либо Геннадий вводит в заблуждение своих корреспондентов, либо не так уж и скрытно вели себя еретики. Второй вариант более правдоподобен, ведь протопопы-вероотступники и будущий их разоблачитель на протяжении четырех лет трудились на духовной ниве по соседству — на расстоянии пары сотен шагов, отделявших Чудов от Успенского и Архангельского соборов. Вполне вероятно, что коллеги обменивались мнениями по животрепещущим вопросам бытия и у Алексея, как видим, не было секретов от коллеги.

Архангельский собор Московского Кремля

В этой связи поведение новгородского архиерея порождает целый ряд вопросов. Если Геннадий знал о том, что протопопы «сеюще семя скверное», почему же молчал, скромно скрывая до поры свои смертоносные «ногты»? Боялся поссориться с влиятельными при дворе людьми, — но он и сам был в фаворе у великого князя… Собственно, расположение государя и позволило Гонзову занять в декабре 1484 года архиерейскую кафедру. Это, разумеется, не означает, что все любимцы Ивана Васильевича являлись близкими приятелями или единомышленниками, однако трудно поверить, что кремлевский обитатель Геннадий не знал того, чего не особенно скрывали при дворе — а именно о соблазнительных идеях, овладевших некоторыми его коллегами. И фраза в послании Иосафу это подтверждает.

Почему же откровения Алексея тогда же не подвергли его на эпистолярные упражнения и розыскную активность, как позже признания попа Наума. В другом послании Геннадий сообщает, что земляк и приятель Алексея архангельский протоиерей Денис «за престолом плясал, да и кресту ся наругался». Но почему владыка возмутился означенным богохульством спустя несколько лет? Почему полученные сведения о новом лжеучении так шокировали владыку, если он, хотя бы в общих чертах, давно знал о его направленности? Перечень этих вопросов можно продолжать. И вопросами этими наверняка задавались и современники Геннадия.

Мы далеки от мысли, что ученик Савватия Соловецкого относился безучастно к кривоверию. Но как человек неравнодушный к власти и власть имущим, он имел склонность подольститься к великому князю, нежели докучать ему, обличая его фаворитов. Если бы он решился на конфликт, не видать Гонзову новгородской кафедры, и вряд ли бы Иван Васильевич стал защищать Геннадия от нападок митрополита Геронтия. Не потому ли во время достопамятного инцидента с «неправильным» крестовым ходом вокруг Успенского собора архимандрит Чудова монастыря поддержал Ивана Васильевича, таким образом став на сторону «неизвестных прелестников» или даже входя в их число?

Складывается впечатление, что в своих посланиях Геннадий не столько излагает сведения о ереси и вербует сторонников в своей борьбе с жидовствующими, сколько пытается объяснить мотивы своих поступков и оправдать собственную бездеятельность, поскольку его корреспонденты — епархиальные владыки — прекрасно знали обстоятельства карьеры новгородского архиерея. Даже Иосиф Волоцкий попрекал Геннадия, что тот «не показал о деле не малого попечения».

В этой ситуации вполне объяснимо, почему Иван III не спешил разделить с Геннадием его тревоги, почему митрополит Геронтий, к тому же жестко враждовавший с Геннадием, не разделял его озабоченности состоянием умов в новгородской епархии, почему собратья-архиереи, несмотря на активную агитацию, не собирались пособлять ему. И когда в феврале 1488 года в Москве собрался церковный собор, где разбирались обвинения в адрес еретиков, его непосредственного инициатора — новгородского владыку — даже не сочли нужным пригласить на судилище.

Иван III и Геронтий известили Геннадия о его итогах — они никоим образом не отвечали решительному настрою новгородского владыки. Пред собором предстали Герасим Никольский, Григорий Семеновский и его сын дьяк Самсон (Самсонко) — те самые, которые якобы были замечены в богохульстве. Разоблаченные владыкой Геннадием выученики Схарии сбежали из Новгорода в Москву, но защиты здесь не обрели.

На соборном суждении великий князь приговорил их к «градские казни», велев «бить по торгу кнутом». Гридю Борисоглебского собор оправдал: никаких доказательств его вины опричь показаний попа Наума представлено не было. Собственно о еретичестве на соборе не говорилось: новгородцев судили за конкретный проступок. Летописцы сообщают о происшедшем предельно лаконично: «Тое же зимы биша попов новугородцких по торгу кнутьем. Присла их бо из Новгорода владыка Генадеи, что пьяни поругалисы святым иконам, и посла их опять ко владыце».

Осужденные должны были вернуться в Новгород и принести покаяние, в противном случае их следовало передать новгородским наместникам для новой «градской казни». В Кремле явно полагали инцидент исчерпанным. Иначе думал Геннадий, который воспользовался пунктом соборного приговора, позволявшим ему продолжить расследование в случае запирательства виновных, чтобы учинить куда более серьезный розыск, как отзывается сам первогонитель вольнодумцев, «накрепко». В послании Геннадия бывшему архиепископу Ростовскому Иосафу в феврале 1489 года снова в качестве информатора фигурирует поп Наум, снова речь идет о запирательстве еретиков, которых было бы невозможно разоблачить, «аще бы князь великый не приказал своим бояром со мною, своим богомольцем, того обыскати».

Великий князь, повторим, никого «обыскивать» не велел, и тем более не ожидал, что новое следствие принесет сенсационные результаты. Теперь уже в число обвиняемых попали не провинциальные попы-бражники, а высшие чиновники государства в лице Федора Курицына, более того, по убеждению Геннадия, именно дьяк оказался главным зачинщиком ереси. «А то се, господине, състала та беда с тех мест, как Курицин из Угорские земли приехал, да отселе еретицы сбежали на Москву, а писано в подлиннике, что протопоп Алексей, да Истома, да Сверчек, да поп Денис приходили к Курицину, да иные еретицы, до он то у них и печалник, а о государской чести попечения не имеет», — докладывает в октябре 1490 года Геннадий новому митрополиту Зосиме.