По всему полю битвы бродили победители и собирали трофеи, добивая раненых и не способных сопротивляться врагов. Так двое киевлян и набрели на одного воина в богатом доспехе, который чуть живой лежал на земле. Увидев, что его заметили, он с трудом проговорил: «Князь есмь». Однако эти слова произвели на киевлян совсем иное впечатление, чем рассчитывал раненый. Один из них со словами: «А такъ ны ecu и надобе», вытащил из ножен меч и с такой силой врезал по позолоченному шлему, что разрубил его надвое. Воин собирался повторить удар, когда снова услышал из-под металлической личины: «Азъ Изяславъ есмь, князь вашь». С этими словами раненый с трудом стащил с головы рассечённый шлем и киевские ратники узнали своего князя. С радостными криками его подняли на руки и понесли на место сбора полков, где победители встретили Изяслава восторженным рёвом. Вот такой причудливый зигзаг сделала судьбы киевского князя, и день его величайшего триумфа по нелепой случайности едва не стал последним днем жизни.
* * *
Битва при Руте как по количеству сражающихся, так и по своей ожесточённости является одной из крупнейших битв эпохи феодальной раздробленности. Юрий Долгорукий в борьбе за Киев потерпел сокрушительное поражение, и на его амбициях был поставлен крест. Впрочем, в таком плачевном исходе военной кампании был виновен только сам Юрий, и никто другой. Добившись крупной стратегической победы и сумев форсировать Днепр, он тут же совершил не менее крупную стратегическую ошибку, решив с ходу взять Киев. Вместо того чтобы сразу выступить на соединение с галицким князем и тем самым создать Изяславу Мстиславичу массу проблем, Долгорукий повел полки на столицу. Поражение на Лыбеди стало закономерным итогом этой авантюры. Дальнейшие действия Юрия были лишь судорожными попытками оторваться от шедших за ним по пятам войск Изяслава и прорваться на соединение с Владимирко. Но и здесь племянник полностью переиграл дядю, продемонстрировав свои блестящие качества военачальника.
Впрочем, у Юрия был шанс избежать сражения, но здесь он совершил уже тактическую ошибку. Суздальскому князю надо было бросить часть своего обоза и продолжать переправу через Великую Руту, а не разворачивать полки и идти спасать добро. За водной преградой можно было перевести дух и спокойно дожидаться подхода галицких полков. А так Юрий дал сражение в очень невыгодных для себя условиях, имея в тылу речку с заболоченными берегами и не имея возможности к отступлению. Что в итоге и привело к колоссальным потерям: «много дружины потопе в Руту, бе бо грязокъ» (Ипатьевская летопись). К тому же, как следует из летописного текста, Долгорукий самоустранился от руководства сражением, передоверив командование ростовскими и суздальскими полками и половецкой ордой сыну Андрею. Соответственно, и Святослав Ольгович и Владимир Давыдович командовали теми войсками, которые привели на поле боя. Что же касается последнего, то его смерть явилась страшным ударом для брата Изяслава, и это было зафиксировано летописцем: «Изяславъ плачющася надъ братомъ своимъ Володимеромъ» (Ипатьевская летопись). Впрочем, это был закономерный финал всей деятельности братьев.
Если говорить о злоключениях киевского князя после битвы, то они очень подробно описаны в Ипатьевской летописи. Да и раны, которые он получил в битве, были достаточно серьёзные: «Изяславъ же изнемагаше велми с ранъ зане исшелъ бе кровию» (Ипатьевская летопись). Зато и победа была безоговорочной, а она, как известно, просто так никогда не дается.
* * *
Юрий с сыновьями и двумя Святославами — Ольговичем и Всеволодовичем бежал к Днепру. Там они на ладьях переправились на левый берег и здесь пути-дороги союзников разошлись, поскольку Юрий ушёл в Переяславль, а Святослав с племянником бежали в Городец Остерский. Причем летописец не удержался и позволил себе поехидничать над князем Новгорода-Северского: «Святославъ же Олгович бе тяжекъ теломъ, и трудилъся бе бежа» (Ипатьевская летопись). Впрочем, Святослав Ольгович «трудилъся» не просто так, по ходу дела у него появились свои резоны для такой спешки. Сведав, что Владимир Давыдович убит, он послал своего племянника Святослава Всеволодовича в Чернигов, чтобы тот быстро занял город и продержался там до прихода дяди. Но когда Святослав подошел к переправе через Десну, он получил известие о том, что в Чернигов уже вступил Изяслав Давыдович, а вместе с ним прибыл и сын смоленского князя Роман Ростиславич. Видя, что задумка не удалась, Святослав Ольгович вместе с племянником отправился в Новгород-Северский, где и стал готовить город к возможной осаде.
Тем временем Изяслав Мстиславич рассудил, что нельзя Юрию давать время оправиться от столь сокрушительного разгрома и пришла пора отправить назойливого дядюшку обратно в Залесские земли. Невзирая на раны, князь снова сел на коня и вместе с Вячеславом и братом Святополком выступил в поход на Переяславль. Между тем, видя, что непосредственная угроза Киеву миновала, брат Изяслава Мстиславича Ростислав с полками ушел в Смоленск. Правда, оставался ещё Владимирко Галицкий со своей ратью, но здесь братья Мстиславичи крепко надеялись на венгров, которые должны были перехватить союзника Долгорукого. Но этим надеждам оправдаться было не суждено.
Владимирко был очень хитер, его разведка отслеживала каждое движение венгерского войска. И когда князь узнал, что угры разбили на ночь лагерь, а затем начали пировать, он долго не раздумывал над тем, что надо делать. Галицкие полки внезапной атакой буквально стерли венгерское воинство в порошок, а сын Изяслава Киевского Мстислав лишь чудом убежал в Луцк с места резни. Когда об этом стало известно Изяславу Мстиславичу, то он ничего не стал менять в своих планах, а продолжил поход на Переяславль, поскольку именно Юрия считал своим главным и самым опасным врагом.
Что же касается суздальского князя, то в данный момент устоять против Изяслава Киевского у него не было никаких шансов: «Дюрди же не имяше ниоткуль помочи, а дружина его бяшетьо но избита, оно изоимана» (Ипатьевская летопись). Трудно сказать, на что он наделся, затворившись в Переяславле. Может, на то, что подойдет сват Владимирко, а может, на какое иное чудо. Но чуда не произошло, а галицкий князь не пришел. Зная об исходе битвы на Руте и понимая всю бесперспективность дальнейших попыток по оказанию помощи попавшему в беду родственнику, Владимирко ограничился тем, что разорил волости Изяслава, а затем ушёл в своё княжество. Теперь участь Юрия была решена окончательно.
Киевские полки подошли к Переяславлю и взяли его в осаду. Юрий собрал в городе остатки своих войск и приготовился защищаться столько времени, насколько хватит сил. Вполне вероятно, что и сам он понимал бесполезность дальнейшей борьбы, однако злость на Изяслава заглушила в нем все остальные чувства. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что после двух дней отчаянных боев Юрий послал свою пехоту на вылазку. Что в его положении было просто глупо, поскольку враг имел подавляющий численный перевес. Понятно, что такая авантюра закончилась для Долгорукого полной неудачей: его пешие ратники понесли большие потери, а противник воспользовался моментом и спалил всё предградье. Теперь даже Юрий должен был признать своё поражение.
Удивительно, но условия, которые Изяслав и Вячеслав продиктовали Юрию, были вполне приемлемыми. От него требовали лишь одного — невмешательства в дела Южной Руси: «Киева подъ Вячеславом и подъ Изяславомъ не искати» (Ипатьевская летопись). За суздальским князем оставляли даже Переяславль, однако специально оговаривалось, что княжить там будет не Долгорукий, а его сын. Юрий публично объявил, что уходит в Суздаль, но тут же оговорился, что перед этим заедет в Городец Остерский. Это сразу же насторожило Изяслава, и он довольно прозрачно намекнул дяде, что если он там надолго задержится, то узрит под стенами города племянника с полками. Но Юрий пропустил предупреждение мимо ушей, и это имело для него роковые последствия.