Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII - первая треть XIX века - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 34

Вспомним, как начинается комедия. Служанка Лиза караулит у дверей спальни барышни, где ее молодая хозяйка провела ночь в обществе Молчалина. Через минуту выясняется, что «влюбленные» всего лишь играли на музыкальных инструментах. Но и самого намека достаточно. Недаром многие, ознакомившись с пьесой, посчитали эту сцену неприличной, а цензура настаивала, чтобы Софья и Молчалин ни в коем случае не выходили из спальни вместе, только по очереди — так, по мнению чиновников, выглядело пристойнее ^[184].

Между тем все происходящее вполне невинно. Софья сама описывает Лизе поведение Молчалина:

Однако дело не в подробностях личного поведения Софьи и ее кавалера, а в самой возможности незаметно посещать спальню девицы и не быть пойманным. А ведь Москва — ярмарка невест. Автор словно говорит: посмотрите на эти нравы! Сюда вы ездите выбирать жен? Кто гарантировал их невинность?

Шарль Массон на рубеже XIX века писал, что не стоит ожидать от русских дворянок ни благонравия, ни скромности. Пока их отцы и мужья служат, они предаются самому разнузданному разврату с собственными рабами, то есть с крепостными ^[185]. Рисуя картинки, достойные Римской империи, политический памфлетист перегибал палку, но настолько, насколько карикатура отражает оригинал, — дыма без огня не было.

Простота, с которой служанка реагирует на поведение госпожи: «Грех не беда, молва не хороша», — тоже о многом говорит. Характерен и ответ Софьи: «Бывает хуже, с рук сойдет!» Значит, такие сценки привычны. И даже не вызывают осуждения в маленьком московском мирке, лишь бы избежать толков.

Любопытна реакция Фамусова: он явно заподозрил дочь и Молчалина, дал им нагоняй, напустил страху, но докапываться до корней произошедшего, тем более карать Софью не стал. Только когда в конце пьесы позор семейства открыт публично, следует приказ сослать барышню: «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов». При этом хозяин дома убежден или делает вид, будто виновник переполоха Чацкий — во-первых, тот, в отличие от Молчалина, ровня; во-вторых, только что приехал, стало быть, роман не мог оказаться долгим; в-третьих, Александр Андреевич объявлен сумасшедшим, с него взятки гладки: помешался и подкарауливал девушку. Скандал скандалом, но при такой постановке вопроса отец и дочь — невинно пострадавшая сторона, им будут сочувствовать.

Фамусову не откажешь в житейском здравом смысле: попав в безвыходную ситуацию, он выворачивает ее выгоднейшим для семьи образом. Опыт позволяет ему вовремя сориентироваться. Ведь он и сам — не эталон «монашеского поведения». «Не надобно иного образца, / Когда в глазах пример отца», — самодовольно говорит Павел Афанасьевич дочери. Хозяин льнет к горничной Лизе, которая, надо отдать ей должное, отшивает барина весьма решительно, да еще стыдит: «Пустите, ветреники сами, / Опомнитесь, вы старики». На что хозяин с достоинством соглашается: «Почти». От этого «почти» один шаг до знаменитой пометы в календаре:

Зрителю ясно, откуда у вдовы ребенок и почему расчеты делает Фамусов. Прибавим к этому, что и бессловесный Петрушка, буфетчик, о котором вздыхает горничная Лиза, браним хозяином уж как-то слишком по-отечески. Дома московской знати были полны побочными отпрысками хозяев, и совсем не случайно в некоторых постановках «Горя от ума» Петрушку гримируют под Фамусова, показывая семейную связь. Возможно, этот намек был прозрачен и для современников.

Позволительно спросить: какими «правилами» должна руководствоваться девица, выросшая в подобном доме? Не зря Пушкин весьма откровенно заметил, что Софья «ни то… ни то московская кузина». «Неясность» ее образа принято объяснять неразработанностью и ставить в вину Грибоедову. Ну а если предположить, что автор добивался именно такого эффекта?

«Пора, пора мне со двора»

При заявленной морали «для внутреннего употребления» замужество оставалось желанной целью девушек, но воспринималось ими без романтического флера. «Я сама вижу, что мне пора замуж, — писала в дневнике в 1828 году А. А. Оленина, — я много стою родителям, да и немного надоела им: пора, пора мне со двора». И далее: «Как часто придется мне вздыхать об том, кто перед престолом Всевышнего получил мою клятву… Как часто, увлекаемый пылкими страстями молодости, будет он забывать свои обязанности! Как часто будет любить других, а не меня» ^[186]. Безрадостная и весьма прозаическая картина. Но она возникала в головах девушек именно как результат впитывания семейных нравов.

Обратим внимание: в пьесе внешне ситуация выглядит куда хуже, чем есть на самом деле. Ведь и Фамусов — не старый селадон, а просто вдовец, втихомолку решающий свои проблемы со вдовой же, причем не оставляя побочных детей на произвол судьбы. Его приставания к Лизе — типичное поведение барина. Он мог бы быть и понастойчивее, но позволяет горничной поставить себя на место. Однако главное — Софья вовсе не развратна, ей нравятся именно скромность и робость Молчалина, она проводит ночи в идеальной, книжной грусти с «идеальным», по ее мнению, возлюбленным, играя на фортепьяно. А милый друг, «сахар медович», по выражению Грибоедова, аккомпанирует ей на флейте.

Развращенность нравов в доме Фамусова, скорее, симулирована его обитателями. Причем симулирована, в соответствии с принятым в обществе поведением, теми самыми французскими книжками, которые так ругает Павел Афанасьевич. Девушки с младых ногтей привыкали именовать свои вполне невинные перемигивания в свете «страстями», писали в дневниках о некоем «опыте» сердца, который на поверку состоял в бальной болтовне, загадывании: посватается или не посватается «предмет», и если не посватается, то прощай первая свежесть любви и чистота чувства.

Уже упомянутая Аннет Оленина начала записные книжки знаменитым четверостишием Е. А. Баратынского:

примеряя эти слова к себе.

Между тем они были обращены к настоящей львице Аграфене Закревской, дерзко перешагивавшей через светские условности. Сама Аннет могла отнести подобную характеристику лишь к скрытой жизни сердца. Но вот после «прочувствованного» опыта ее мысли о браке: «Буду ли счастлива, Бог весть. Но сомневаюсь. Перейдя пределы отцовского дома, я оставлю большую часть счастья за собой. Муж, будь он ангел, не заменит мне все, что я оставлю… Никогда не будет во мне девственной любви и, ежели выйду замуж, то будет супружественная. И так как супружество есть вещь прозаическая, без всякого идеализма, то и заменит рассудок и повиновение несносной власти ту пылкость воображения и то презрение, которым плачу я теперь за всю гордость мужчин» ^[187].