История Англии для юных - читать онлайн книгу. Автор: Чарльз Диккенс cтр.№ 108

В стране начал расти протест, чего одурманенный путаник никак не ожидал. Без труда сделав ректором Оксфорда католика, он попытался сделать магистром искусств в Кембридже монаха, каковой попытке университет успешно воспротивился. Тогда Яков вернулся к своему любимому Оксфорду. По смерти президента колледжа Магдалины он распорядился избрать на его место некоего мистера Энтони Фармера, замечательного лишь тем, что он был единоверцем короля. Университет наконец собрался с духом и отказал. Заменив его другим кандидатом и опять встретив отказ, король допустил избрание мистера Хафа. Когда же оно совершилось, безмозглый тиран наказал мистера Хафа и еще двадцать пять человек, добившись их увольнения и объявления их неспособными занимать высокие церковные должности. Затем Яков предпринял то, что называл своим величайшим деянием, но что в действительности было нырком вниз головой с престола.

Он издал декларацию, отменяющую все законы против папистов, с целью привлечь в страну побольше католиков. Однако протестанты-диссентеры, мгновенно позабыв о себе, храбро восстали против этого плечом к плечу с официальной церковью. Король и отец Петр решили, что декларация должна быть оглашена во всех церквах в определенное воскресенье, и велели епископам распространить ее по их епархиям. Последние собрались на совет у опального архиепископа Кентерберийского и, в свою очередь, решили не оглашать декларацию и идти к королю с просьбой не давать ей ходу. Архиепископ самолично написал петицию, и шесть епископов той же ночью явились в опочивальню короля, к его бесконечному изумлению. На следующий день, который и был означенным воскресеньем, декларацию прочитали лишь двести из десяти тысяч священников. Король, вопреки всем советам, вчинил епископам иск через Суд Королевской Скамьи, и через три недели они предстали перед Тайным советом и были отправлены в Тауэр. В то время как шестерых епископов везли в это унылое место по воде, люди, которых стеклось великое множество, падали на колени, и оплакивали их, и молились за них. Когда они прибыли в Тауэр, караульные офицеры и солдаты умоляли их о благословении. Пока они сидели в заточении, солдаты каждый день с диким гвалтом пили за их освобождение. Когда епископов переправляли в Суд Королевской Скамьи для того, чтобы они ответили, как заявил генеральный прокурор, за тягчайшее преступление — порицание правительства и высказывание мнения о государственных делах, их сопровождали такие же толпы народа и плотным кольцом окружали дворяне. Когда в семь часов вечера присяжные вышли из зала, чтобы обсудить приговор, все (кроме короля) знали, что они скорее умрут с голода, чем уступят королевскому пивовару, бывшему среди них и желавшему угодить своему покупателю. Когда на следующее утро присяжные вернулись в суд после целой ночи препирательств с пивоваром и произнесли свой вердикт: «не виновны», Вестминстер-Холл буквально содрогнулся от рева, который выплеснулся за его стены и покатился к Темпл-Бару, а оттуда — к Тауэру. Он покатился не только на восток, но и на запад и достиг лагеря на Хаунсло, где его подхватили пятнадцать тысяч глоток. И все же, когда безмозглый король, находившийся тогда с лордом Фивершемом, спросил в страхе, что там за громовые раскаты, и услыхал в ответ: «Да ничего, просто оправдание епископов», он сказал со своим обычным ослиным упрямством: «По-вашему, просто? А по-моему, это им так просто не сойдет».

Когда епископы прибыли в Тауэр, караульные офицеры и солдаты умоляли их о благословении

Между петицией и судом королева разрешилась от бремени сыном, что отец Петр приписал исключительно вмешательству святого Уинифреда. Однако этим своим вмешательством святой Уинифред, по-моему, не слишком удружил королю, так как родившийся вместе с младенцем план передать трон католику (ибо обе королевские дочери были протестантками) побудил графов Шрусбери, Дэнби и Девоншира, лорда Ламли, епископа Лондонского, адмирала Рассела и полковника Сидни пригласить в Англию принца Оранского. Венценосный Крот, узрев наконец опасность, с перепугу сделал множество уступок помимо того, что собрал сорокатысячную армию, но принц Оранский был не таким человеком, который стал бы торговаться с Яковом Вторым. Он взялся за приготовления с исключительной энергией и решимостью.

В течение двух недель после того, как принц завершил все приготовления, шквальный западный ветер мешал флоту отплыть в Англию. Даже когда ветер немного утих и флот вышел в море, его так потрепало штормом, что он вынужден был вернуться починки. В конце концов, первого ноября 1688 года, задул протестантский (как его долго называли) восточный ветер, и третьего жители Дувра и жители Кале могли видеть флотилию длиною в двадцать миль, величаво скользящую между двумя этими точками. В понедельник, пятого, флот стал на якорь у Торбея, в Девоншире, и принц во главе блестящей колонны офицеров и солдат двинулся в Эксетер. Но население западной части страны так сильно пострадало от Кровавого судилища, что потеряло мужество. Мало кто последовал за принцем. Он даже начал подумывать о том, чтобы отплыть восвояси и обнародовать приглашение, полученное им от вышеупомянутых лордов, для оправдания своего прихода. В этот критический момент к нему присоединился кое-кто из мелкопоместных дворян. Королевская армия заколебалась. Была подписана бумага, в которой заявлялось, что все, приложившие к ней руку, обязываются поддерживать друг друга в защите законов и свобод трех королевств, протестантской религии и принца Оранского. С этой минуты дело пошло как по маслу. Крупнейшие города Англии начали один за одним высказываться в пользу принца, и он понял, что положение его надежно, когда Оксфордский университет предложил расплавить свою золотую и серебряную утварь в случае, если ему понадобятся деньги.

Тем временем король метался туда-сюда самым жалким образом, то врачуя своим касанием золотушных, то делая смотр войскам, то мучаясь кровотечением из носа. Малютку принца отослали в Портсмут, отец Петр пулей умчался во Францию, и произошо быстрое и полное растворение святой братии. Один за другим самые сильные офицеры и друзья короля переходили к принцу. Однажды ночью его дочь Анна убежала из дворца Уайтхолл, а епископ Лондонский, когда-то бывший солдатом, ехал впереди нее с обнаженным мечом в руке и пистолетами у седла. «Господи, помоги! — причитал злосчастный король. — Меня предают мои собственные дети!» В невменяемом состоянии, — поспорив с немногими оставшимися в Лондоне лордами о том, стоит или не стоит созывать парламент, и отрядив трех переговорщиков к принцу, — Яков решил бежать во Францию. Он велел вернуть из Портсмута маленького принца Уэльского, и отвратительной промозглой ночью королева с ребенком переправилась через реку в Ламбет в открытой лодке и улепетнула. То была ночь на десятое декабря.

В час ночи одиннадцатого числа король, успевший получить от принца Оранского письмо, подтверждающее его намерения, встал с постели, наказал лорду Нортумберлендскому, который спал в его опочивальне, не открывать дверь до утра, спустился по потайной лестнице (наверняка той самой, по которой священник в парике и плаще поднимался к его брату) и переплыл реку в маленькой лодке, утопив по пути Большую государственную печать Англии. Ему подвели лошадь, и он, в сопровождении сэра Эдварда Хейлза, поскакал в Фивершем, где сел на таможенный бот. Хозяин бота зашел за балластом на остров Шеппи. Там лодку окружили рыбаки и контрабандисты и сообщили королю о своих подозрениях, что он «иезуитское рыло». Поскольку они отобрали у него деньги и не отпускали его, Яков сказал им, что он их государь и что принц Оранский хочет лишить его жизни. Он умолял дать ему лодку, а потом расплакался из-за того, что во время скачки потерял какую-то щепку, которую называл частицей креста Спасителя. Король отдался в руки лорда-лейтенанта графства, и о его задержании было донесено в Виндзор принцу Оранскому. Принц, только и мечтавший от него отделаться, не важно каким способом, страшно огорчился, что ему не позволили удрать. Однако ничего не оставалось, как притащить монарха назад в Уайтхолл под почетным конвоем лейб-гвардейцев. Едва попав домой, Яков, в своей одержимости, выстоял мессу и усадил за общий обеденный стол иезуита, чтобы он предварил трапезу молитвой.