Королевство вандалов. Взлет и падение - читать онлайн книгу. Автор: Ганс-Иоахим Диснер cтр.№ 33

Страница

Социальное положение этих служащих было подробно охарактеризовано выше; здесь же следует еще раз подчеркнуть, что в среднем они находились в лучшем экономическом положении, чем их коллеги позднеримского периода. В этом вряд ли можно сомневаться, так как их благосостояние и связанное с ним уважение подчеркивают как раз враждебные к вандалам источники (Виктор из Виты). Следует предполагать, что поступления с налогов, пошлин и королевских доменов приносили, прежде всего в период расцвета вандальского государства, большие доходы. Во всяком случае, дела как государственной казны, так и королевской сокровищницы обстояли гораздо лучше, чем в позднеримское время, тем более что они также пополнялись за счет денежных штрафов, военной добычи и подарков других князей ^[184]. Королевская сокровищница Гелимера, которую тщетно пытались вывезти в королевство вестготов, все еще представляла собой огромную ценность и произвела в Константинополе потрясающее впечатление. То, что вандальские финансы в целом сохраняли положительный баланс, во многом объясняется ограничением расходов на вооружение.

Если мы говорим об управлении и экономике вандальского государства как о едином целом, то не потому, что в особую сферу следовало бы выделить государственное хозяйство. Во всяком случае, мы не располагаем об этом точными сведениями; в целом отношения между государственным и частным хозяйством скорее всего были приблизительно такими же, как и в познеримскую эпоху, и вандальские короли ни в коем случае не вмешивались в экономические процессы больше, чем римские императоры. Однако как в экономике, так и в управлении хорошо прослеживается взаимозависимость вандалов и римлян. Кр. Куртуа с полным правом охарактеризовал в заглавиях «Неотвратимая борьба» и «Вандальский мир» две противоположные линии вандальской внутренней политики: беспощадную борьбу с ортодоксальной церковью и всеми остальными «оппозиционными» организациями и течениями, с одной стороны, и стремление к восстановлению мирной повседневной жизни, с другой ^[185]. Обе эти тенденции на практике приходили в тесное соприкосновение, и можно спорить о том, не были ли они зачастую даже связаны друг с другом. В соответствии с принципами государственной целесообразности вандалы не должны были терпеть никакой оппозиции, если они не хотели поставить на карту само существование своего государства; с другой стороны, они были вынуждены привлекать к сотрудничеству жителей провинции и одновременно компенсировать их политическую и правовую ущемленность за счет экономических выгод. Эта «основная линия» на практике пережила самые разнообразные выражения. С социологической точки зрения, экономически обеспечивались прежде всего нижние слои романского населения в той мере, в какой они могли выполнять соответствующие работы в сфере производства или управления. Ибо по понятным причинам более высокопоставленные провинциалы привлекались скорее назначением на почетные должности или принятием в круг «друзей короля». Разумеется, вандальское правительство стремилось обеспечить лояльность или сотрудничество высокопоставленных провинциалов и особыми материальными льготами, причем источники, по всей видимости, справедливо указывают на то, что в критических ситуациях высокие вознаграждения сопровождались тяжелыми штрафами: например, лицам, занимавшим высокие должности, обещали большие выгоды, если они обратятся в арианство, и одновременно угрожали им конфискациями и телесными наказаниями в случае отказа ^[186]. При этом, во-первых, свою роль могла сыграть ненависть к ранее влиятельным сословиям, которая в особенности ярко выразилась в период гонений, в то время как, во-вторых, никогда не затихали и опасения перед тайной деятельностью или иными оппозиционными побуждениями менее богатых и образованных слоев. Эти негативные психологические мотивы, однако, ни препятствовали вандальскому правительству принимать на свою службу все больше влиятельных римлян, ни мешали этим римлянам занимать самые различные оплачиваемые и неоплачиваемые должности. При этом римляне часто сознательно шли на большой риск. В особенности это относится к тем знатным семьям, которые были изгнаны вандалами и позднее вернулись в Африку, чтобы вновь вступить в свои владения. В этом отношении интересными примерами являются отец и дядя Фульгенция Руспийского ^[187]. То, что крупные римские землевладельцы или высшие должностные лица вандальского королевства из провинциальных римлян по большей части были аристократического или же высокого происхождения, является одной из тех исторических аномалий, которые во многом характеризуют историю государств, образовавшихся в результате Великого переселения.

В психологическом и социологическом отношении соответствующее положение, в котором находились массы провинциальных римлян, было гораздо проще; они отнеслись с смене господина между 429 и 442 гг. по большей части безразлично или даже положительно и без колебаний пошли на сотрудничество с вандалами ^[188]. Поскольку в экономическом плане их дела теперь обстояли лучше, чем прежде, они нередко становились яростными сторонниками новых правителей, что прежде всего выражалось в их переходе в арианство. Естественно, это стало точкой расхождения и для духовных лиц. Само собой, было бы ошибкой постулировать для времени Августина cum grano salis (здесь: даже в шутку) связь имущих слоев с ортодоксальной церковью, а неимущих с донатизмом и иными схизматическими церквями. Это соотношение, судя по всему, было во многом противоположным. Сейчас ортодоксальная церковь в целом рассматривается как общество бедных или обедневших, в то время как арианская церковь в любом случае могла считаться представительницей состоятельных слоев. Переход в арианство практически гарантировал также экономические выгоды, как вновь и вновь подчеркивают наши источники; как следствие, этот переход представлял собой большой соблазн как для богатых, которым угрожало разорение, так и для бедных. Таким образом, пылкости веры ортодоксов все время противостояли такие мотивы, как экономическая нужда, удобство или повышение социального статуса, которые иногда легко перетекали один в другой. Эта ситуация была, во всяком случае, менее сложной для кругов, не интересовавшихся церковной борьбой; они по возможности всегда предпочитали службу вандалам или по меньшей мере сотрудничество с варварами тяжелой конкурентной борьбе в чисто «гражданском секторе». Наряду с государственным аппаратом и арианской церковью, которая охотно принимала римских клириков, благоприятные условия этому давали такие производственные сферы, как оружейные мастерские, текстильные предприятия, верфи или рудники, леса и владения, которыми располагал король ^[189].

Разумеется, часто административное и экономическое сотрудничество были тесно связаны между собой таким образом, что вандалы по большей части сохраняли в своих руках все рычаги управления, в целом не оказывая почти никакого влияния на производство. Это позволяет отчетливей выделить те сферы экономики, в которых варвары принимали самостоятельное участие: сельское хозяйство, прежде всего животноводство, и оружейное производство; в соответствии с традициями силезского и венгерского периода к ним присоединились новые ветви металлообработки (утварь и украшения). В этих областях также были задействованы вандалы, причем они, естественно, использовали труд рабов и колонов. Все остальные ветви ремесла и производства были полностью предоставлены местному элементу, хотя мы должны считаться с многочисленными инициативами и контролирующими мероприятиями вандальского правительства (прежде всего в производстве оружия и кораблей). Отстраненность вандалов от ремесла. и промышленности скорее пошла на пользу, чем навредила экономике Северной Африки. Работа продолжалась в привычном ключе, многие виды товаров, которые в римское время – часто в качестве уплаты налогов – направлялись в Италию, доставлялись теперь и в другие заморские страны. Естественно, во многих отношениях производство должно было перестроиться в соответствии с вандальскими требованиями; с другой стороны, в период нашествия, во времена гонений Гунериха и поздние периоды мавританской угрозы были времена, когда оно почти замирало. В юго-западных пограничных областях ремесла и промышленность все больше приходили в упадок, и из-за недостаточного ухода за системой орошения эти территории постепенно становились все бесплодней и в сельскохозяйственном отношении. В целом экономический потенциал Северной Африки во времена вандалов все же был весьма значительным. Так, нельзя недооценивать объемы строительства, которые могли служить примером для многих других государств. В Карфагене и в других городах были по большей части вновь заполнены возникшие из-за нашествия пустоты. Писатели часто сообщают о строительстве роскошных дворцов и бань, а также церковных и монастырских зданий, которые могли быть предприняты, пожалуй, только после устранения самых срочных гражданских потребностей ^[190]. Транспорт и пути сообщения, пожалуй, едва ли отставали от позднеримских ^[191]. Мировой порт Карфаген гарантировал морское сообщение по всем направлениям и в то же время был связан соответствующей сетью дорог с обширными территориями страны. Торговцы и наездники на верблюдах ^[192] заботились о перевозке товаров и людей по суше; в Карфагене наряду с местными моряками и торговцами упоминаются и византийские. Экспорту зерна, масла, мрамора и диких зверей противостоял импорт ткани, шелковой одежды, украшений и других предметов роскоши. Необходимое для вандальского кораблестроения дерево добывалось на сегодняшней тунисо-алжирской границе, а также на острове Корсика.

Страница