Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец света - читать онлайн книгу. Автор: Валерия Косякова cтр.№ 66

Однако в самом Иерусалиме, где обряд точно следовал евангельскому тексту, отсутствовала фигура конюшего, встречавшаяся как в новгородской, так и в московской практике. Этот праздник, выражавшийся в ритуальном шествии, греки воспроизводили на Святой земле уже с IV века. Процессия шла с Елеонской горы к церкви Воскресения в храме Гроба Господня, епископа вели в память о том, как Господь входил в Иерусалим, дети распевали осанну, несли пальмовые и оливковые ветви²⁴⁸. После VI века эта традиция распространяется и по Западной Европе: например, сохранились свидетельства о проведении обряда при Пипине Коротком²⁴⁹.

Что касается Византии, то в Константинополе в Вербное воскресенье осуществлялись одновременно две разные церемонии: в одной участвовал патриарх, а другая касалась императора. В IX–X вв. Патриарх участвовал в «шествии на осляти» от Собора Святой Софии к собору Сорока Мучеников, возвращался он пешим ходом через Форум Константина обратно к Собору Святой Софии. Император же проводил церемонию в своём дворце и около него, не прислуживая патриарху в качестве конюшего во время шествия. Такое дистанцирование свидетельствует о нежелании императора принижать себя перед фигурой патриарха²⁵⁰. Возможно, только с XIV века император стал участвовать в шествии в Вербное воскресенье вместе с патриархом²⁵¹.

Новгородский обряд от византийского отличает присутствие конюшего как наиважнейшей фигуры шествия. В Новгороде, весьма восприимчивом к западным веяниям, шествия были заимствованы из «Дара Константина». Это произведение (подделка VIII века²⁵²) рассказывает, как Константин Великий дарует Сильвестру власть над Римом²⁵³. Очевидно, что содержание текста должно было утвердить церковную власть над светской. В более поздней редакции «Дара» упоминается также белый клобук, подаренный Сильвестру Константином, который сам вёл под уздцы лошадь папы. Этот текст был важным орудием идеологической борьбы в средневековом соперничестве светской и церковной властей. Католическая церковь многократно указывала на «Дар» как на доказательство легитимности своего первенства и примата над властью императоров и королей. Однако на Руси угроза доминирования религиозной власти над светской не стояла: в обряд и образ конюшего были заложены иные смыслы.

С момента падения Константинополя Москва становится последним оплотом православия. Эти события на пороге Нового времени не внушали средневековому жителю предвкушения грядущих научных открытий, но формировали предчувствие полного краха, апокалипсиса, Страшного суда: числа, даты, движения светил, исторические события намекали на его скорое приближение. Православная культура, как и европейская, в этот период была во многом детерминирована ожиданиями Конца света, подогреваемыми на русской почве эсхатологической мыслью Византии. Страшное неотвратимое свершение ожидалось 1 сентября 1492 года. Церковь, абсолютно уверенная в этой дате, даже не произвела расчёт пасхальных таблиц после 7000 года, в то время как Пасха – самый главный праздник христианского мира²⁵⁴ (идея Воскресения – неотъемлемая часть христианского комплекса представлений о возможности спасения человека и людского рода)²⁵⁵. Бум эсхатологических ожиданий провоцировал специфическую кодификацию культурных явлений, сказавшуюся в триптихах Иеронима Босха, в архитектурных памятниках эпохи, в мировоззрении Ивана IV, в его политических манёврах, а также в организации и деятельности Опричнины.

В сгустившейся предапокалиптической атмосфере разыгрывание и представление событий Страстной недели в Новгороде и в Москве выглядит попыткой принятия срочных мер по консолидации паствы, напоминания о возможности общего воскресения и реабилитации статуса Церкви, который поколебала ересь жидовствующих, распространившаяся в нестабильные времена в Новгороде. Так в дни духовного кризиса и приближения «Дня гнева» массовыми действами поднимался авторитет Церкви и православия.

Благодаря английскому посольству Энтони Дженкинсона анонимным автором впервые было описано шествие, проведённое в 1558 году в Москве: «На Вербное Воскресенье здесь бывает торжественная процессия: берут порядочной величины дерево; укрепляют его на двух сваях так, как будто бы оно растёт на них; увешивают его яблоками, виноградом, винными ягодами, финиками и другими плодами. У дерева становятся пять мальчиков в белых одеждах; распевающих песни о дереве пред процессией; затем идут юноши с зажжёнными восковыми свечами в руках и с большим факелом, чтобы свет не угас; за ними двое длинных хоругвей, и 6 человек с круглыми блюдами на длинных подставках, блюда из меди и все в дырах; следующие шестеро несут на плечах образа; за образами духовенство, числом до 100 и более, в дорогих ризах, у 10 или 12 лиц ризы белые, узорчатые, обрамлённые прекрасными восточными жемчужинами величиной в орех, сапфирами и другими каменьями. Потом шла половина Царских знатных, за ними шествовали Царь и Митрополит таким образом: выступает лошадь, покрытая до копыт белым холстом, уши у ней покровом удлинены наподобие ослиных. На этой лошади сидит Митрополит, сбоку, как ездят верхом женщины; на складках его платья лежит книга с распятием дорогой работы на переплёте; книгу эту Митрополит держит левой рукой, правой – крест, которым он беспрестанно благословляет народ во всё время шествия. Человек 30 расстилают свои платья перед лошадью и, как только она пройдёт по ним, поднимают платья, забегают вперёд и снова расстилают, так что лошадь постоянно идёт по одеждам. Расстилающие платья все сыновья священников; за их труды Царь жалует им новые платья. Один из царских знатных ведёт лошадь за голову; сам же Царь, идя пешком, ведет лошадь за конец повода узды одной рукой, в другой он держит пальмовую ветвь. За лошадью следуют остальные царские придворные, дворяне и громадная толпа народа. В таком порядке они ходят от одной церкви к другой по Кремлю, на расстоянии двух полётов ядра, и таким же образом возвращаются в Царскую Церковь, где и оканчивают службу»²⁵⁶.

По описанию данного обряда отчётливо прослеживаются социальные роли и ранги большинства участников церемонии. В центре происходящего находятся царь и митрополит, за ними – их непосредственные подчинённые. Обрамляют процессию дворяне и чиновники – представители власти, за ними – купцы. Дети (сыновья духовенства и знати) поют осанну у дерева и расстилают одежду перед процессией, прислуживая идущим и напоминая своими действиями всем присутствующим, о каких библейских событиях идёт речь. Простой народ выполняет подчинённую, неактивную функцию в обряде. В качестве особых зрителей предстают послы и почётные гости. Митрополит восседает на ряженой ослом лошади, ведомой царём ко Входу Господнему в Иерусалим – одному из приделов Собора, который в момент литургии становится Иерусалимом на символическом уровне.

Рис. 182. «Шествие на осляти». Гравюра XVII в. изображает патриарха, сидящего на «осляти», и длинную процессию, идущую из Кремля. Адам Олеарий.

Начиная с XV века в общественных обрядах, церемониях и этикете фигура царя чрезвычайно возвышалась и выделялась на фоне всех остальных участников. Семантика царского этикета была продумана: в ходе аудиенций царь сидел, остальные стояли, если же придворные присаживались, то всегда ниже уровня трона царя. Соблюдение символического этикета, социального ритуала было очень важно²⁵⁷.