– Издали любой дурак – мастак. А ты внутрь зайди.
– И зайду! – взревел добытчик, до глубины души обиженный неверием спутника.
– Шпага, хорош подначивать! – цыкнул самый трезвый – судя по властному голосу, командир отряда. – Совсем сбрендил? Не хватало только в Дыре сгинуть.
– Все равно пойду! – не унимался пьянчуга, разгоряченный градусом и спором.
– Пасти завалили. Оба, – строго произнес вожак. – Даже думать об этой херне не смейте. Не то так отх… отхожу, что за хабаром на костылях поскачете.
Спорщики умолкли.
О каком-таком Дохляке шла речь? И почему туда нельзя? Неужели и у вольных пташек есть свои запреты?
От размышлений отвлек скрежет туннельного гермозатвора. Народ у бара напрягся, потянулся к оружию. Дозорные, конечно, не дремлют, но мало ли что?
Створка отошла, однако никто не спешил появляться из мрака. Только слышалась негромкая ругань. Из всех слов Кроха разобрала от силы три, да и то матерных. Наконец, все стихло, и на станцию вкатилась дрезина – старая, скрипучая, готовая развалиться в любой миг. За ржавым рычагом сидел мужик – низенький, сутулый и заросший, как собака. Лоб и правый глаз закрывали бурые бинты, растрепанные волосы напоминали крысиное гнездо. Незнакомец был в потертой кожанке поверх химзы, на макушке тускло блестело стекло респиратора.
Арина сразу узнала дикого. Этих ребят ни с кем не спутаешь. Несмотря на крайне натянутые отношения, Город и Безымянка торговали даже во время войн. Вот и гость привез два бака чистой воды, жизненно необходимой на станции. Девушка печально вздохнула. Дикие порой таскали презанятные штуковины и охотно меняли на пайки, но вода ей ни к чему. Ствол бы или обвес какой… Посидев немного, она побрела восвояси.
Бронины жили в середине платформы, в просторной палатке с тремя «комнатами». Боковые – спальни, самая большая служила кухней, мастерской, складом и библиотекой. Из убранства – шкафчик, верстак и складной столик с объемными ящиками по обе стороны.
Чего в них только ни лежало, но ключ был лишь у Влада. Поздними вечерами, когда дочь ложилась спать, он доставал тиски, инструменты и с медитативным наслаждением ковырялся в оружии. Разбирал, чистил, смазывал, где надо, подтачивал. Он старался окружить ребенка уютом, но при этом не перебарщивать. И не таскал в дом пусть и красивые, но бесполезные вещи. Ведь чем их меньше – тем проще сберечь. Если бы пришлось рвать когти, весь скарб уместился бы в ящиках. Доволок до дрезины – и езжай, куда хочешь. Просто и удобно. А коль и на это времени не будет, в комнате ждал рюкзак с НЗ. Несмотря на кажущееся благополучие, Спас всегда готовился к худшему. И не понимал тех, кто захламлял палатки древней рухлядью, будто пытаясь вернуть жилищам довоенный облик.
Наверное, это был отголосок службы в МЧС. Спас всегда считал, что самое ценное у человека – жизнь. И даже самая удобная мебель, мягкая постель и фарфоровая посуда не помогут ее сохранить. Так думали далеко не все. Многие до сих пор не осознали, где оказались, и пытались отгородиться от новых реалий барахлом старого мира. То ли не понимали, то ли не хотели понять, что нет на свете стен, способных защитить от перемен.
Возвращаясь с работы, Кроха включала газовую плитку и готовила скромный ужин к приходу отца. На грибах, сале и вяленой свинине далеко не уедешь, но девушка старалась каждый день радовать родителя новыми блюдами. В этом нелегком деле помогали книги и журналы. Правда, последние Спас читал сам, прежде чем отдать дочери. Чтобы ни абзаца крамолы не проскочило по недосмотру в юную голову. Будучи помладше, Арина страшно злилась на цензуру, но, повзрослев, сказала папе спасибо. Чем строже запреты, тем сильнее желание их обойти. А от желания до возможности не так уж и далеко.
Подойдя ко входу, Кроха заметила на коврике тяжелые сапоги. Шипение масла и сочный дух жаркого недвусмысленно намекали – Влад вернулся раньше обычного. Странно.
– Тебя ранили?! – с ужасом спросила она.
Спас покосился на забинтованное плечо и устало улыбнулся.
– Ерунда. Док все заштопал.
– Кошмар… – девушка осторожно обняла его и чмокнула в гладко выбритую щеку.
– Вот-вот. А ты еще о сталкерстве мечтаешь. Будь ты там, – мужчина кивнул на потолок, – со страху бы умерла.
– Будь я там, – в сердцах ответила девушка, – с тобой ничего бы не случилось! Я бы этого мутанта… я бы его… я бы…
Она всхлипнула и утерла нос, ожидая, что по привычке отец утешит ласковым словом. Вместо этого бродяга швырнул сковороду на стол и рявкнул:
– Будь ты со мной, нас бы обоих кончили! Поэтому я хожу, чтобы тебе не пришлось!
– Но…
– Никаких «но»! Сколько раз повторять: поверхность – не песочница! Это ад на Земле! Когда же, наконец, поймешь!
– Прекрасно понимаю!
– Ни черта ты не понимаешь и гнешь свою линию! – гремел добытчик, хотя прежде их споры редко перерастали в скандалы. – Ветер в башке и шило в заднице! В кого вообще такая уродилась?
Арина вспыхнула от обиды.
– Может, в тебя?!
– Нет! Я рискую осознанно, по нужде, а ты живешь мечтами и хотелками! Наслушалась идиотов и выдумала себе сказочный мир с понями и единорожками!
– Неправда!
– Правда! Иначе не пыталась бы лезть к черту в пасть! Мне стыдно за твои выходки! Стала посмешищем для всей станции! Уже и соседи хохочут над сталкером в розовых сапожках!
Не сказав ни слова, Кроха ушла в комнату и звякнула молнией.
– Арина, вернись, – тихо произнес отец.
В ответ зашуршал спальник.
– Ну, прости… Сорвался, старый дурак. Надо поговорить. Это важно.
Девушка не шелохнулась до утра. Когда сирена возвестила о начале нового трудового дня, Спас уже ушел.
* * *
– Ты что, плакала? – ехидно спросила Ольга, когда Кроха пришла на ферму.
– Нет, – угрюмо буркнула та. – Подруга плакала, а я рядом стояла.
Рыжая и Пулеметчица переглянулись, пожали плечами и вернулись к работе. Первая точила на ремне охотничий кинжал, вторая ровняла острый, как иголка, наконечник арматуры. Маша тяжелым молотком постукивала по вбитым в стену крюкам, под которыми стояла широкая лохань. Все это делалось лишь в одном случае – когда очередная хавронья «дозревала», и наступала пора собрать урожай.
Арина ощутила мерзкую тяжесть в животе.
– Что такое? – хмыкнула пьянчуга. – Бледная какая-то. Не заболела?
– Или крови испугалась? – хохотнула Анька.
– Угу, – поддакнула Грязнуля. – Когда свинку режут – всегда отворачивается.
– Никуда я не отворачиваюсь! Просто делаю за вас всю работу, пока вы по три часа возитесь.
– Ну, сегодня ты нам поможешь, – сказала Пулеметчица. – Глядишь, быстрее пойдет.