Концепция мутаций объясняет все особенности этнических процессов, в том числе их неповторимость при общей схеме развития. Ведь каждый процесс начинается в своеобразных географических условиях, при наличии тех или иных традиций у исходных форм и в неповторимой исторически обусловленной расстановке сил, окружающих очаг начинающегося процесса этногенеза. Социальные моменты играют не меньшую роль, чем биологические, но, как мы уже видели, эти роли просто дополняют друг друга. Изучать этногенез в отрыве от политической и экономической истории – бесплодно, но также нелепо не учитывать географическую среду и процессы эволюционной биологии [237, стр. 82]. Направленность этногенетических процессов не телеологична, а просто детерминирована средой, но именно поэтому все этносы прошлого, настоящего и будущего были и будут непохожи друг на друга. Отсюда легко объясняется понижение способности к приспособлению. Инерция первоначального толчка – мутации – и оформление новой популяции в определенных географических условиях создают движение в том или ином направлении. Отсюда – функциональная связь этноса с ландшафтом, подтвержденная многочисленными наблюдениями (IV, V). Исключением являются этносы-паразиты, живущие в отрыве от ландшафта, их породившего, за счет этносов-аборигенов, иногда образуя химерные этносы (см. XI). К этому разряду этносов относится явление колониализма, принципиально отличное от колонизации. Но это исключение, объяснимое в каждом случае историческими событиями, подтверждает правило – установленную закономерность.
В заключение необходимо уточнить, в какой степени соответствует предложенная нами концепция этногенеза теории диалектического и исторического материализма. Она соответствует ей полностью. Развитие общественных форм – спонтанно; смена общественно-экономических формаций – явление глобальное, несмотря на неравномерность развития в разных регионах; движение общественной формы материи – поступательно и прогрессивно, направление его – спираль. Следовательно, это философская теория об общих законах развития, и, значит, она на целый порядок выше, нежели антропосфера, взятая как целое, и на два порядка выше, чем этносфера – мозаика этносов во времени и пространстве. Иными словами, этнология – это частный случай применения диалектического материализма с учетом специфики темы и аспекта [97].
Первичный материал для наших соображений мы получаем из исторической географии, т.е. из огромного количества исторических и географических сведений. Без анализа этот материал нем. Пока мы сами не размежуем события глобальные и локальные, географическую среду и техносферу, живые процессы этногенеза и их кристаллизованные остатки в археологических раскопках [74, 103], до тех пор перед нами будет только бессмысленный калейдоскоп, ничего не дающий ни уму, ни сердцу. Но, проделав необходимый анализ, мы увидим интерференцию закономерностей природных и общественных, сочетание их, а не подмену одних другими. И тогда отпадет больной вопрос о географическом детерминизме и его антиподе – географическом нигилизме [145].
Как известно, все природные закономерности вероятностны и, следовательно, подчинены закону больших чисел. Значит, чем выше порядок, тем неуклоннее воздействие закономерности на объект, и чем ниже порядок, тем более возрастает роль случайности, а тем самым и степень свободы. В первом случае лимит – галактика, во втором – атом, ибо супергалактические и субатомные явления исследуются иными способами и иначе воспринимаются нашим сознанием. А между ними лежит градация порядков явлений. И каждый порядок требует к себе внимания и подхода.
Этнология находится где-то около середины. Тип движения в этносах – колебание, развитие – инерционно и дискретно, устойчивость обеспечивается системными связями, а неповторимость и творчество – эффектом биохимической энергии живого вещества, преломленного психикой, т.е. пассионарностью.
Такова, по нашему мнению, дефиниция понятия «этнос». Это элементарное понятие, несводимое ни к социальным, ни к биологическим категориям. Этот вывод, точнее, итог исследования является эмпирическим обобщением историко-географических данных. Он не исчерпывает проблему полностью, но другие вопросы лежат в областях других наук, и наши суждения по ним не выходят из ранга гипотез.
Этно-ландшафтные регионы Евразии за исторический период
[29]
В научном наследстве академика Л.С. Берга, помимо многочисленных, хорошо известных исследований, стяжавших ему заслуженную славу, есть отдельные мысли, которые не нашли воплощения в специальных трудах и в свое время не были оценены по достоинству. Уже в начале века Л. С. Берг ставил проблемы, для разрешения которых требуется огромный фактический материал. Одной из таких проблем и посвящена эта небольшая статья.
Еще в 1922г. Л. С. Берг выдвинул следующее положение: «Географический ландшафт воздействует на организмы принудительно, заставляя все особи варьировать в определенном направлении, насколько это допускает организация вида. Тундра, лес, степь, пустыня, горы, водная среда, жизнь на островах и т.д. – все это накладывает особый отпечаток на организмы. Те виды, которые не в состоянии приспособиться, должны переселиться в другой географический ландшафт или вымереть» [29, стр. 180, 181]. Под ландшафтом понимается «участок земной поверхности, качественно отличный от других участков, окаймленный естественными границами и представляющий собой целостную и взаимно обусловленную закономерную совокупность предметов и явлений, которая типически выражена на значительном пространстве и неразрывно связана во всех отношениях с ландшафтной оболочкой» [140, стр. 455].
Л. С. Берг выдвинул этот тезис, имея в виду теорию эволюции всех форм органического мира. Но в таком широком применении любой тезис не только может, но и неизбежно должен встретить массу возражений. Прежде всего невозможно исключить все другие факторы, влияющие на эволюцию, например селекционизм или климатические колебания общепланетарного масштаба и т.п.
Возможны и недоразумения, к числу которых следует отнести сопоставление хорономического (от греческого «хорос» – место) принципа Л. С. Берга со спекулятивной концепцией географического детерминизма Бодена и Монтескье. Сходство здесь чисто внешнее, а разница глубокая и принципиальная, но это вскрывается лишь при детальном, добросовестном разборе обоих тезисов, а таковое можно проделать только на конкретном материале.
Отсюда явствует, что для проверки правильности тезиса нужно выбрать подходящий материал, т.е. вид, модификации которого были бы точно локализованы и датированы, и ландшафт, достаточно изученный как в пространстве, так и во времени.
Нашим требованиям отвечает, как ни странно, вид Homo sapiens, формой существования которого являются устойчивые коллективы, называемые этносами или народностями, под которыми мы понимаем «коллективы особей, противопоставляющие себя всем прочим коллективам» [72, стр. 13]. С одной стороны, этносы граничат со специфической формой движения – развитием человечества по спирали, а с другой, через добывание пищи, – с биоценозом того ландшафта, в котором данный этнос образовался, ибо «люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться» [34, стр. 157], а все это они получают от географической среды, именуемой природой. Судьбы вида Homo sapiens известны на протяжении двух тысячелетий лучше, чем судьбы любого другого вида. Поэтому для решения поставленной Л. С. Бергом проблемы мы привлекаем новый материал – историю.