Этносфера: история людей и история природы - читать онлайн книгу. Автор: Лев Гумилев cтр.№ 19

Новый подъем деятельности человека и одновременно образования средневековых наций произошел в IX – X вв. и до сих пор не закончен. Возможно, что для объяснения особенностей этого периода следует внести дополнительные коррективы в связи с небывалым развитием науки, но этот вопрос следует изучить особо, ибо сейчас нас интересует правило, а не исключения из него.

А теперь вернемся к индейцам и народам Сибири, потому что мы наконец можем ответить на поставленный выше вопрос: почему охотники и земледельцы существуют рядом, не заимствуя друг у друга полезных навыков труда и быта? Ответ напрашивается сам: очевидно, некогда предки тех и других пережили периоды освоения ландшафта и видоизменили его по-разному: потомки же, сохраняя созданный предками статус, влачат на себе наследие прошлых эпох в виде традиции, которую не умеют и не хотят сломать. И даже когда нашествие англосаксов грозило индейцам физическим истреблением, они мужественно отстаивали именно свой образ жизни, хотя, отбросив его, они имели все шансы смешаться с колонистами и не погибнуть. Этническая традиция оказалась сильнее даже инстинкта самосохранения.

С другой стороны, ацтеки и другие индейцы Мексики, находившиеся в состоянии, которое мы выше охарактеризовали, как творческое, не только пережили ужасный разгром, но нашли в себе силы, чтобы, ассимилировав часть завоевателей, создать новую народность, свергнуть испанское господство и основать республику Мексику, где индейский элемент играет первую роль. Конечно, соратники Хуареца не были копией сподвижников Монтесумы, но еще меньше походили они на солдат Кортеса. Мексиканцы – молодой народ, этногенез которого проходил на глазах историков.

Несколько иначе шло сложение народов Колумбии и Венесуэлы, освободившихся от испанского господства тоже в начале XIX в. Там большинство руководителей повстанческого движения были не индейцы, а негры или мулаты. Сам генерал Боливар в 1819 г. высказался по этому поводу так: «Наш народ нельзя сравнить с европейцами или североамериканцами. Наше население скорее смесь африканцев и американцев, чем выходцев из Европы, ибо сами испанцы по своему характеру, инстинктам и африканской крови, которая течет в их жилах, вряд ли могут быть причислены к европейцам. Невозможно определить, к какой человеческой семье мы принадлежим. Большинство индейского населения было перебито, европеец смешался с американцем и африканцем, а последний с индейцем и европейцем. Рожденные одной и той же матерью, наши отцы, разные по происхождению и крови, являются иностранцами, и все отличаются друг от друга цветом кожи...» [166, стр. 96]. А этот народ, сложившийся в Венесуэле в XVII – XVIII вв., весьма сильно изменил характер ландшафта путем разведения культурных растений и акклиматизации чуждых Америке животных – лошадей и коров. По-разному протекали процессы этногенеза и в других областях Латинской Америки. Иногда решающую роль играла природа, иногда – состав исходных популяций, иногда – наличие разных культурных традиций, но именно явление объективно протекавшего процесса этногенеза обусловило крушение грандиозного плана генерала Боливара – создания единой латиноамериканской империи. Воплощение замысла философской мысли разбилось об историко-природную реальность, каковой и является этногенез.

10. Суммируя все наблюдения, приведенные выше, можно сказать, что этногенез, т.е. творческое преображение этнических коллективов и сопутствующее ему антропогенное видоизменение ландшафтов, происходят на поверхности земли то тут, то там, своего рода толчками, после чего следуют периоды затухающей инерции, переходящие в устойчивое состояние равновесия между этносами и окружающей географической средой.

И вот мы подошли к цели нашего исследования – реальному принципу классификации антропогенных факторов ландшафтообразования. Оказывается, он лежит не на поверхности явления, среди необозримого этнографического многообразия, а в глубине, разделяя состояния этноса: творческое, т.е. динамическое, инертное, или историческое, и стабильное, т.е. персистентное, при котором этнос входит в биоценоз. Эти состояния различаются между собой только способностью к сверхнапряжениям, причем в третьем варианте она близка к нулю.

А теперь переведем наше обобщение на язык смежных научных дисциплин, причастных к исследуемой проблеме.

В плане диалектического материализма момент творческой динамики этноса соответствует скачку при переходе количества в качество.

В плане зоогеографии – это антропогенная сукцессия, затухающая вследствие сопротивления среды.

В плане геоморфологии – это тектонические микроизменения, где этносы приравниваются к прочим природным факторам. Развалины городов можно рассматривать как метаморфизованный антропогенный рельеф.

В плане генетики – это микромутация, появление нового признака, который в процессе эволюции утрачивается. Передача его от поколения к поколению происходит не столько передачей генотипа, сколько посредством «сигнальной наследственности» [171], видоизменение которой легко увязывается с фактором отрицательного отбора.

В плане истории культуры – это возникновение и утрата традиции; явление зафиксированное, но не объясненное.

Итак, с одной стороны, мы нащупали глобальную закономерность, проявления которой неоднократно фиксировались представителями смежных областей знания, с другой – нашли место этнологии в классификации географических дисциплин. Она располагается на стыке многих наук, как специальная область эмпириосинтеза.

Доложено на совместном заседании Отделения этнографии и палеогеографии 7 апреля 1967 г.

1. В предыдущих докладах [80, 82] мы установили, что подлинное содержание этнического становления не лежит на поверхности явлений. Наблюдению доступны не сущности этнических различий, хотя они ощущаются интуитивно, а их результаты, подобно тому как в оптике мы видим цвета, а не колебания фотонов. Поэтому, приступая к анализу фактов, наблюдаемых непосредственно, мы должны иметь в перспективе необходимость разгадать их основу, скрытую под покрывалом Изиды. Для достижения этой цели надлежит установить какой-либо условный критерий классификации этносов и этнических состояний. Этот критерий не обязательно должен отражать существенные моменты, интересующие нас. Скорее наоборот, пусть он отличает какую-нибудь деталь этнического бытия, но он должен быть универсальным, и фиксируемые им особенности должны быть соизмеримы. Это значит, что явление, исследуемое нами и принятое за критерий этнической систематики, должно в равной мере относиться к египтянам XX в. до н.э. и англичанам XX в. н.э., к датчанам и папуасам, этрускам древней Тосканы, флорентийцам – современникам Данте и итальянцам, подчинившимся Савойскому дому. Только тогда, когда мы получим определенную шкалу, градуированную любым условным способом, но в одном масштабе, мы сможем получить систему классификации, без которой никакая наука не может существовать. Бытующие ныне принципы классификации – лингвистический и социологический – не подходят для поставленной нами цели и нашего аспекта именно потому, что они отвечают на иные вопросы, к тому же не всегда удачно. Так, последовательное применение классификации народов по языкам заставило С. Брука в томе V «Краткой географической энциклопедии» [161, стр. 270 и 276, прим. 4] отнести евреев к индоевропейцам на том основании, что большая часть их ныне говорит на индоевропейских языках. Но ведь тогда в эту группу следует включить и американских негров, говорящих по-английски в Соединенных Штатах и на Ямайке, по-французски на Гаити, по-испански – на Кубе и по-португальски – в Бразилии. Приходится признать, что лингвистическая и этническая классификация лежат в разных плоскостях и не подменяют друг друга.