Легенды темной стороны Москвы - читать онлайн книгу. Автор: Матвей Гречко cтр.№ 56

Уже говорилось, что начиная с середины XIX века в этом районе стали появляться первые промышленные предприятия. Открылась табачная фабрика «Габай» (после 1912 года — «Ява», 3-я ул. Ямского Поля, 18). Теперь этому вредному производству грозит закрытие: слишком много жилья рядом.

В конце XIX века немецким слесарем Юлием Александровичем Меллером был основан завод «Дуке» (ул. Правды, 8). Поначалу завод производил велосипеды, затем мотоциклы, дрезины, аэросани… а в 1909 году здесь был собран первый аэроплан. Его сборкой руководил инженер Евграфов, испытателем был знаменитый лётчик Уточкин. Уже год спустя «Дуке» добивается правительственного заказа и становится главным производителем самолётов в России. После 1917 года предприятие стало первым государственным авиационным заводом. Новые цеха строились на Ходынском поле, рядом с аэродромом.

В 1924 году Петроградское шоссе было переименовано в Ленинградское. В северной части Ямского Поля развернулось строительство огромнейшей типографии, печатавшей, в частности, газету «Правда» (бывшая 3-я улица Ямского Поля была переименована в улицу Правды в её честь). Типографию окружили жилые дома, детский сад, оздоровительный комплекс… Теперь это издательство «Пресса».

К промышленному району примыкает уже упоминавшийся Петровский парк. В 1774 году после народных гуляний на Ходынском поле в честь успешного завершения русско-турецкой войны Екатерина Вторая заказала Матвею Казакову строительство каменного дворца на Петербургском тракте в стиле мавританской готики. Земли под строительство были куплены у Высокопетровского монастыря.

Замок должен был напоминать взятые русскими турецкие крепости. Строительство велось семь лет, и сама Екатерина успела побывать здесь только один раз. По легенде, императрица отослала личную свиту и караул и осталась во дворце «под охраной своего народа», что привело к его массовому стечению и послужило причиной давки. Десять лет спустя тут отдыхал перед коронацией её сын — Павел Первый. С той поры дворец стал постоянным местом отдыха русских императоров, приезжавших в Москву венчаться на царство.

В 1812 году в замке располагалась ставка Наполеона Бонапарта. «Отселе, в думы погружён, глядел на грозный пламень он», — написал об этом Пушкин.

В ходе восстановления Москвы после страшного пожарища было решено территорию у Петровского дворца превратить в парк. Для этого вырыли пруд (ныне засыпанный), построили плотины, обсадили деревьями три аллеи, лучами расходящиеся от дворца, вымостили дорогу до Камер-Коллежского вала. В те годы парк был намного больше, чем сейчас. Здесь располагались Петровский летний театр, здание для концертов, качели, беседки, бильярдные, купальни, кофейни. По соседству — популярные рестораны: «Яр», «Стрельна». Несохранившаяся «Стрельна» изумляла посетителей своим огромным зимним садом с мощными тропическими деревьями, лианами и фонтанами. Окружали сад дачи, которых стало так много, что Николай Второй даже запретил раздавать парковые земли под строительство.

После 1917-го многое было разрушено, а парк стал одним из мест проведения расстрелов. В сентябре 1918 года здесь было казнено более восьмидесяти человек, среди которых были бывшие министры, члены Государственной думы, священники…

Теперь большую часть парка занимает стадион «Динамо».

От него мы пройдём в парк и издали — ближе не подойти — полюбуемся на роскошный псевдоготический дворец. Теперь его отобрали у академии Жуковского и планируют превратить в роскошный отель. Сделают под замком парковку, пробурят в перекрытиях шахты для лифтов… То, чего не совершили войска Наполеона, довершат современные вандалы.

С другой стороны дворца прямо в парке — вилла Николая Павловича Рябушинского (брата красавицы Евфимии, вышедшей замуж за Носова) «Чёрный лебедь» (Нарышкинская аллея, 5, стр. 1), выкупленная после его разорения Левоном Манташевым. Вензель коннозаводчика и владельца бакинских нефтепромыслов по сей день красуется на фронтоне здания, занятого теперь каким-то СПА-центром. Вилла была построена известным московским архитектором Владимиром Адамовичем в 1907–1910 годах, через несколько лет она сгорела и была восстановлена. При пожаре погибла и значительная часть коллекции картин, собранной владельцем.

Эта роскошная дача стала одной из последних дорогих забав Рябушинского, в конце концов разорившегося. И немудрено: вся мебель для этого дома изготавливалась по спецзаказу и была украшена логотипом в виде чёрного лебедя, такой же знак был на всей посуде и столовом серебре… Сад украшали кадки с пальмами и другими экзотическими растениями. Поговаривали даже, что однажды Рябушинский привёз к себе на виллу живого леопарда и посадил на цепь, словно собаку. Добавьте к этому карты, тотализатор, молоденьких актрис, роскошные приёмы…. Спустя несколько лет Рябушинский был вынужден продать большую часть своей коллекции картин, а потом и саму виллу.

Николай Бенуа:

После революции Рябушинский эмигрировал и, благодаря своему огромному опыту, накопленному во время страстного собирательства и общения с художниками, сумел открыть в Париже антикварный магазин — и преуспел. Прежнего богатства он не вернул, но и, в отличие от многих других эмигрантов, нужды не знал.

Рядом, на улице 8 марта (№ 1) — психиатрическая лечебница доктора Усольцева (больница там до сих пор).

Врач-психиатр из Костромы Фёдор Арсеньевич Усольцев пытался в корне изменить подход к лечению душевных болезней: не запирать больных, не сажать их на цепь, а наоборот, всеми силами создать впечатление, что человек свободен и просто находится у доктора в гостях. И надо сказать, временами это удавалось. «Весь строй лечебницы приноровлен к условиям обычной семейной жизни», — писали в газетах. Недаром, несмотря на высокую плату (150 рублей в месяц за «санаторию» против всего трёх рублей, которые брали в государственных больницах), отбоя от пациентов не было.

В 1904 году в клинику доставили пациента в столь буйном состоянии, что его с трудом могли удержать четверо санитаров. Фёдор Арсеньевич потом напишет в своих воспоминаниях: «Я видел его на крайних ступенях возбуждения и спутанности, болезненного подъёма чувства и мысли, головокружительной быстроты идей, когда телесные средства не поспевали за их несущимся вихрем. И он всё-таки творил. Он покрывал стены своего домика фантастическими и, казалось, нелепыми линиями и красками. Он лепил из глины и всего, что попадало под руку, чудовищно-нелепые фигуры. Но стоило прислушаться к его речам, вникнуть в них, — и нелепость, казалось, исчезала. Были понятны эти обрывки, не поспевавшие за своим неудержимо несущимся, но ярким образом». Этим необычным пациентом был Михаил Врубель. Многие связывают развитие его болезни с картиной «Демон поверженный», которую автор никак не мог закончить. Михаил Александрович уже давно наблюдался у профессора Сербского, а к Усольцеву попал по рекомендации профессора «для завершения лечения». Жена и сестра поселились неподалеку на даче, таким образом Михаил Александрович мог их ежедневно навещать. Лечение дало свои плоды, состояние Врубеля улучшилось настолько, что осенью 1904 года он вместе с женой решился уехать в Петербург. Но спустя год снова попал к доктору Усольцеву.