Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - читать онлайн книгу. Автор: Борис Григорьев cтр.№ 96

Очевидно, что Крестовский, будучи формально прав, не учитывал трудности для Министерства иностранных дел России подобрать в таком захолустье, как Смирна, стоящего человека, владеющего русским языком: «Небось, англичане нигде не посадят на такой пост человека, не знающего по-английски, да и никто, кроме нас, этого не делает». Писателя возмущает, в частности, то обстоятельство, что почётные консулы используют своё консульство в личных целях — для улучшения своего гешефта. В большинстве своём, по его мнению, это люди из тех русскоподданных армян, евреев и греков, которые приняли подданство исключительно для того, чтобы ускользнуть от турецкой юрисдикции и под покровительством МИД России творить свои тёмные делишки. «Такие "русскоподданные" в громадном большинстве своём составляют то, что называется нравственной сволочью», — заключает он. (При этом он ошибочно полагает, что внештатные консульства находились на содержании русской казны.) Что ж, в семье не без урода, прохиндеи и недобросовестные люди были и среди почётных консулов. Что касается англичан и других наций, то и у них с этим делом было не так уж мало проблем.

Взору всякого постороннего человека, знакомившегося с жизнью консулов в качестве туриста, обычно представляется экзотическая и умилительная картинка, приводящая наблюдателя в полный восторг. Так случилось и с Крестовским. Русское консульство в Нагасаки расположено над районом Омуру застроенном европейскими негоциантами в колониальном стиле со своеобразной примесью «японщины», сообщает В. В. Крестовский. Чтобы попасть в консульство, нужно было подняться с набережной по дорожке вверх, миновать католическую миссию, свернуть вправо мимо старых тенистых деревьев и живых изгородей и выйти к одноэтажному деревянному домику на каменном фундаменте с русским государственным гербом при входе.

«Домик построен в русском вкусе, с резными из дерева (впрорезь) полотенцами, петушками и коньками на гребне крыши и над фронтоном сквозного крыльца, через площадку которого вы проходите прямо в сад консульства, — пишет Всеволод Владимирович. — При офисе… маленький дворик, и тут на высоких бамбуковых шестах качаются три презабавные макаки, одна из которых преуморительно отдаёт честь входящим, прикладывая руку к виску и громко щёлкая языком». Жилая часть дома украшена застеклённой верандой, из которой открывается прекрасный вид на залив, усыпанный судами, на набережную и противоположный берег.

Сад при консульстве, окружённый каменной стеной, был тоже своего рода шедевром. Великолепные кусты больших белых роз вместе с вызревающими померанцами и миканами проникали своими ветвями в окна консульства. Латании и саговые пальмы, лавр и слива, многообразие хвойников, азалий и магнолий, гигантских камелий, криптомерии, а также клёнов и камфорных пород деревьев поражали своей роскошью, удивительными запахами и прохладой.

Одним словом, нашему воображению представляется совершенно идиллическая картина. Казалось, консульство было именно тем местом, где любой человек, в том числе и консул Российской империи, найдёт себе утешение и отдохновение от всех превратностей жизни. Самому консулу, естественно, так не казалось.

Консул В. Я. Костылёв принял адмирала Лисовского и сопровождавших его лиц с удивительным радушием и гостеприимством. Он суетился и угощал дорогих гостей папиросами, сигарами и прохладительными напитками и не уставал повторять, как ему было приятно, прожив много лет на чужбине, увидеть вдруг «свежего человека с родины».

— Да разве здесь так плохо? — удивились гости. — Глядите, какая прелесть!

— А бог с ней, с этой прелестью! Неплохо здесь — что Бога гневить, но… всё тянет туда… Тоска берёт порой… Вот что!

Костылёв был истинно русским человеком, который не мог долго находиться вдали от родины. Томление!

Члены экспедиции в августе-сентябре 1880 года при посещении японского порта Нагасаки были приятно удивлены неожиданной встречей с другими своими земляками. Во время прогулки с Костылёвым по набережной канала они неожиданно услышали до боли знакомые звуки «Камаринского». Когда подошли поближе к источнику звуков, то прочитали вывеску, исполненную аршинными буквами: «Санкт-Петербургский трактир». Большие широкие окна трактира были настежь открыты, и изнутри неслись мощные звуки не то органчика, не то шарманки. За столами расселось около двух десятков матросов, несколько человек, обнявшись друг с другом, как кавалер с дамой, с серьёзными выражениями на лицах топтались посредине комнаты, изображая нечто вроде вальса. Девчонка лет двенадцати крутила ручку шарманки, поставленной на почётное место возле буфета.

«…Не успели мы остановиться на минутку, — пишет В. В. Крестовский, — чтобы взглянуть на эту оригинальную сцену, как из раскрытых дверей выскочили нам навстречу хозяин этого заведения со своею супругой и несколько чумазых ребятишек, уцепившихся за её юбку. Хозяин словно каким-то собачьим нюхом почуял в нас русских и потому сразу на русском языке любезно приветствовал с благополучным прибытием». По акценту сразу было понятно «семитическое происхождение сего джентльмена», продолжает Крестовский. С первых же слов он заверил гостей, что он «з Россия, з Одесту».

— Но какими же судьбами попали вы в Нагасаки?

— Так уж мине Бог дал… Штоби быть приятным русшким матросам, — был ответ.

В предместье города Иносу, известном всем японцам под названием «Русская деревня», был расположен русский госпиталь. В. В. Крестовский вместе с судовым доктором В. С. Кудриным решили навестить его. Они вышли к пристани, кликнули ожидавшего своей очереди фуне (лодочника) и произнесли магическое слово «Иноса».

— Иноса? Харасё! — засмеялся японец и повёз русских к госпиталю, который временно возглавлял судовой врач с военно-морского судна «Африка» А. В. Куршаков. Госпиталь для матросов также находился в полгоры на участке японца по имени Сига, арендованном русским правительством также под шлюпочный ангар и мастерские. Госпиталь располагался в нескольких японских домиках, в нём лежали матросы и младшие офицеры с русских кораблей, пострадавшие от шторма или в результате несчастных случаев.

При осмотре участка экскурсанты увидели, что на крыше одного домика рядом, на свежем воздухе, проветривался гражданский мундир с шитьём и лампасами. «Должно быть, это мундир Александра Алексеевича Сиги, православного японца, работавшего когда-то секретарём японского посольства в Петербурге», — догадался Кудрин. К сожалению, хозяина не оказалось дома, и русские оставили ему свои визитные карточки.

В Иносе, по соседству с японским и голландским, было расположено и русское кладбище, в котором Крестовский насчитал около шестидесяти могил. Благодаря постоянному уходу за могилами со стороны японцев кладбище выглядело чисто и пристойно.

В Нагасаки из Токио для деловых переговоров с Лисовским прибыл русский посланник Кирилл Васильевич Струве, сын известного астронома и основателя Пулковской обсерватории В. Я. Струве, которого мы встречали также и в других странах.

Описывая впечатления о своей командировке в Грецию, Соловьёв (начало XX века) приводит следующий курьёзный случай, связанный с почётным консулом. Вместе с посланником Ону он прибыл на стационаре на остров Милос. Там они, к своему вящему удивлению, были встречены русским почётным консулом на катере с русским флагом. О его существовании никто в миссии и не подозревал. Консул был назначен много лет тому назад, он никогда не писал в миссию, и о нём просто забыли. Его имя не значилось даже в ежегодном справочнике МИД Греции.