Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - читать онлайн книгу. Автор: Борис Григорьев cтр.№ 51

Весьма знаменательным для поведения царя было так называемое дело уже упоминавшегося нами генконсула Лаксмана. Генеральный консул в Португалии Лаксман, старый уже человек, проработавший на дипломатической службе более 50 лет, под конец своей карьеры стал сильно злоупотреблять своим положением. Он не принимал во внимание указания вышестоящего начальства, обложил данью в свою пользу курируемых в стране почётных консулов и постоянно требовал повышения жалованья, надоедая на этот счёт прошениями государю.

В январе 1890 года резолюция Александра III гласила: «Давно пора уволить его совершенно от службы и назначить туда более порядочную личность». Но прошёл год, а Лаксман продолжал писать императору о своих нуждах. «Давно пора уволить этого недостойного чиновника и нахала от службы», — снова распорядился государь. В исполнение этого повеления Гирс наконец отправил посланнику (1885–1891) Н. А. Фонтону (ум. 1902) в Лиссабон письмо с просьбой известить Лаксмана о неодобрении его поведения государем и с советом уйти в отставку

Эти добрые намерения, пишет Ламздорф, были плохо вознаграждены. Лаксман послал прошение в Министерство иностранных дел, а его супруга — длинную жалобу Александру III. Император, ознакомившись с «цидулой» мадам Лаксман, потребовал от Гирса показать ему письмо в Лиссабон, полагая, что министр дословно передал Фонтону текст его вышеупомянутых резолюций. После ознакомления с письмом Александр III неожиданно обвинил министра в том, что «совершенно напрасно Фонтон показал или передал ему (Лаксману — Б. Г.) ваше отношение. Можно было бы осторожнее и умнее действовать».

Вот и угоди царю-батюшке! Дал понять Гирсу, что нужно действовать жёстко, а теперь обвинил его в этом. «Вот каков наш прямолинейный царь: он ищет ширму! — записывает в дневник Ламздорф. — Уже не первый раз он проявляет странное влечение к этой мебели, но в отношении супругов Лаксман — это слишком! Не так бы поступил рыцарский дед его!»

Дипломаты, включая послов, страдают одним опасным недостатком: при длительном нахождении в стране пребывания они слишком сильно привязываются к ней, «врастают» в местные условия, перестают ощущать чувство принадлежности к родине и правительству, его пославшим, становятся самоуверенными, и тем самым утрачивают необходимые для посла и дипломата качества — непредвзятость, реализм и принципиальность в оценке событий. Незаметно для себя они, вместо защитника интересов своего отечества, становятся адвокатами местного правительства.

Яркий пример подобного поведения описывает в своих мемуарах А. А. Половцов. К нему на приём в Государственный совет пришёл старый его знакомый посланник в Берне (1879–1896) и вице-президент Русского исторического общества А. Ф. Гамбургер (1821–1899), добрый человек, по словам автора мемуаров, но недалёкого ума, сделавший карьеру прилежным писанием депеш под диктовку князя А. М. Горчакова. Посланник, изображая из себя «государственного человека», стал нести «невероятный вздор» и изрекать истины типа: «Нет сомнения, что улучшение наших порядков невозможно без введения представительных учреждений, но несомненно также, что введение этих учреждений в России невозможно». Спасение Российской империи наш «швейцарец» видел в…её распаде и создании из обломков… конфедеративного союза по типу Швейцарии! (Кстати, Гамбургер покинул свой пост и приехал в Петербург только для того, чтобы императрица Мария Фёдоровна приняла его жену.)

Поэтому умные правители стараются, как бы ни был умён и хорош посол, не задерживать его слишком долго на своём посту и заменить его на другого. Свежий глаз, новый ракурс в дипломатии весьма полезен и необходим. (А наш добрый Гамбургер проработал в Берне целых 17 лет.)

Объясняя французскому послу барону Амаблю Гийому Просперу Брюжьер де Баранту (1782–1866) во время первой его аудиенции 12(24) января 1836 года причины отзыва своего посла из Парижа Карла Осиповича Поццо-ди-Борго ^[63], проработавшего на своём посту 20 лет (1814–1834), Николай I сказал: «Он знает Францию, но вовсе не знает России. Он провёл в ней от силы четыре месяца, я пригласил его нарочно для того, чтобы он хоть немного познакомился с Россией и со мной; я убедился, что мы никогда не поймём друг друга».

К О. Поццо-ди-Борго состоял на службе в Министерстве иностранных дел России с 1805 года, определён сразу статским советником, но «переименован в полковники свиты Его Императорскаго Величества и послан в Вену с важным поручением» (1807). В этом же году «послан в Дарданеллы с полномочием заключить мир с Портою Оттоманскою и находился на адмиральском корабле во время сражения при Монтезанто». Далее, в 1813 году ездил с «особенным поручением» в Швецию и в том же году находился в качестве русского комиссара при штаб-квартире шведской армии. Тогда же получил звание генерал-майора, а в следующем году снова с важным поручением был в Лондоне. По занятии Парижа союзными войсками исполнял обязанности русского комиссара при временном французском правительстве. С 1826 года — граф, в 1829 году получил звание генерала от инфантерии, в 1835–1839 годах — посол в Лондоне. Холост. Уволен в отставку 26 декабря 1839 года.

В преемнике Поццо-ди-Борго, графе П. П. Палене, Николай I ценил прежде всего несходство с предыдущим слишком «светским» послом, склонным к тому же к интригам: «Этот будет заниматься дипломатией, как понимаю её я…» А графиня Д. X. Ливен, комментируя назначение Палена в Париж, писала: «Великая империя не нуждается в том, чтобы её представляли ловкие дипломаты, русскую политику должны проводить люди прямые и откровенные». Признаемся, высказывание этой умной дамы небесспорно, но оно выражало веяния николаевского времени.

Что бы там ни говорили, а должность посла или посланника — во все времена большая синекура. В царской дипломатии жалованье послов было в три раза выше, чем у министра иностранных дел. Естественно, на эту должность существовал всегда большой спрос, и желающих занять её, особливо в «хорошей» и престижной стране, было больше чем достаточно. «Хорошими» у русских всегда считались Франция, Италия, Германия, Австрия и Англия.

Должность посла всегда и везде считалась фактически труднодостижимой для любого карьерного дипломата, поскольку всегда была политическим выбором императора, президента или премьер-министра. Это особенно было верно для царской дипломатии. Недаром посол в Берлине граф Н. Д. Остен-Сакен говорил молодым дипломатам, чтобы они понапрасну не мечтали о должности посла — «это жезл маршала, и никто на него не может в нормальном порядке претендовать».