Повседневная жизнь российских жандармов - читать онлайн книгу. Автор: Борис Колоколов, Борис Григорьев cтр.№ 74

Кроме Зубатова, Сазонова и Медникова, в Московском охранном отделении в 1902 году трудились три жандармских офицера, несколько чиновников и полицейских надзирателей, фотограф, специалист по тайнописи и шифрам и ученый еврей, специалист по иудаизму (большинство революционеров были евреями, так что охранке понадобился именно знаток еврейской религии). (Спустя 10 лет штатное расписание будет увеличено больше чем в два раза.) На перлюстрации, одном из ответственных участков, сидел чиновник для поручений Л. П. Меньщиков, широко известная тогда в революционной среде личность. Как мы уже упоминали, он был в 1885–1887 годах народовольцем, затем арестован, распропагандирован и принят на службу в Московское охранное отделение. Естественно, он хорошо знал революционную среду, был дельным и успешным работником и пользовался доверием начальства. Однажды Департамент полиции перехватил список явок одной из революционных организаций, и Меньщиков отлично сыграл роль загранпредставителя этой организации, объехал много городов, все и всех «проинспектировал» и был награжден за это орденом ^[84].

Сведения, добытые с помощью агентуры или перлюстрации в процессе следствия как уликовый материал против арестованных революционеров, как правило, не использовались. Следователи — жандармские офицеры — должны были добывать эти улики в рамках существовавшего закона, правда, согласно специальным охранным мерам правительства, без прокурорского надзора.

Основными объектами разработки московской охранки в начале 1900-х годов стали «Бунд», возникший в Литве и Польше, и эсеры, работавшие в основном тоже в Северо-Западном крае. Позже союзы эсеров возникли и на юге России (Харьков), и на Волге (Саратов). Увлечение марксизмом, по свидетельству современников, было тогда повальным, распространению учения Маркса способствовал период так называемого легального марксизма. Правительство фактически смотрело на все эти процессы сквозь пальцы, пока не понимая грозившей ему опасности. Департамент полиции. все еще оставался в плену старых представлений о том, что «бунтовщиков» можно уничтожить в одночасье, как относительно легко и быстро были разгромлены в свое время народовольцы.

В каких условиях приходилось работать охранке, свидетельствует следующий случай. Осенью 1899 года в Россию из-за границы приехал Азеф с широкими полномочиями наладить работу эсеровских организаций и оказать им необходимую помощь в развертывании пропаганды и агитации. К этому времени Азеф уже работал на Рачковского, и с согласия последнего контакт с ним в России установил Зубатов. Азеф сообщил Зубатову кое-какие сведения о развертывании в Финляндии и в Томске эсеровских типографий. Поскольку по соображениям безопасности того же Азефа ликвидация типографии в Финляндии не представлялась возможной, было принято решение сосредоточиться на Томске.

В Томск был командирован ротмистр Спиридович с заданием произвести необходимые аресты и дознание. К этому времени охранка с помощью наружного наблюдения уже установила факт перевоза в город шрифтов, раскрыла некоторые эсеровские явки и определила круг лиц, занимавшихся устройством в Томске нелегальной типографии.

Чего больше всего боялся Зубатов, произошло: в пути Спиридович узнал, что томская жандармерия уже произвела аресты организаторов типографии и взяла их с поличным в ходе печатания пропагандистских материалов. Узнал он об этом при самых Драматических обстоятельствах: между Омском и Томском поезд, в котором он ехал, был остановлен в степи, рядом остановился встречный поезд, началась суматоха, забегали проводники, из встречного поезда сошел какой-то человек и приказал найти московского ротмистра Спиридовича, опять беготня, опять суматоха. Наконец к Спиридовичу явился возбудитель спокойствия — прокурор Омской судебной палаты Браков. Он возвращался с обысков в Томске и хотел лично познакомиться с представителем Москвы.

— Какие вы имеете агентурные сведения по этому делу? — задал он первый вопрос. Ротмистр ответил, что никакими агентурными данными по делу в Томске не располагает. Ни желания делиться такими сведениями с прокурором Ераковым, ни целесообразности в этом никакой не было.

— Зачем же вас тогда прислали и почему дознание не могут производить местные офицеры? — продолжал допытываться прокурор.

Спиридович ответил, что этот вопрос ему следовало бы задать министру внутренних дел, но все-таки дал понять, что томское дело будет иметь связь с делами центральной России, и потому им придется заниматься московскому отделению охранки. Ответ Еракову не понравился. Он тут же сообщил, что уже отдал указания о том, чтобы кое-кого из арестованных отпустить на свободу. Ротмистр понял, что его в Томске ждут неприятности: не успели как следует разобраться, как уже беспокоятся об освобождении!

Так оно и получилось: приехав в Томск, Спиридович узнал, что местные жандармы дали делу совершенно не то направление, то есть подвели под него не ту статью. Вместо того чтобы преследовать преступников по статье заговора с целью ниспровержения существующего строя, к томским эсерам применили статью об «устройстве типографии без надлежащего на то разрешения». Как будто речь шла не о выпуске революционных прокламаций, а брошюры о пользе выращивания кедра в сибирской тайге! Первое, с чем томский прокурор обратился к ротмистру, был список лиц, подлежащих немедленному освобождению. Спиридович, естественно, ответил, что этот вопрос он будет обсуждать, как только разберется в этом деле и поймет, что к чему. Провинциальная прокуратура, как пишет Спиридович, в то время почему-то пыталась выполнять не свойственные ей функции и часто выступала в роли адвокатов арестованных революционеров.

В качестве наблюдавшего за производством следствия томская прокуратура дала столичному ротмистру молоденького, симпатичного, совершенно неопытного товарища прокурора, «для которого выше прокурора палаты ничего на свете не существовало». Разумеется, томские жандармы сработали плохо и непрофессионально. Уже спустя некоторое время после ареста и составления протокола об обыске ротмистр обнаружил в типографии серьезные уликовые материалы, которые «пришить» к делу уже не представлялось никакой возможности. Обнаружил он и еще ряд лиц, причастных к делу, которые гуляли на свободе. Ротмистр разбирался в деле, а прокуратура все приставала с требованиями «освободить невиновных». Так и работали…

Спиридовичу пришлось обращаться к министру внутренних дел Сипягину и просить местных коллег не мешать и дать ему необходимую свободу действий. В результате дознания вскрылась разветвленная сеть ячеек и связей, которые вели в Петербург, Москву, Нижний Новгород, Ярославль, Чернигов и другие города. Получить полную картину, которую ротмистр знал из агентурных данных, сразу не удавалось, потому что арестованные вели себя на допросах стойко, а между собой — конспиративно. Прокуратура была чрезвычайно удивлена действиями «столичной штучки» и все спрашивала, чего же «она» хочет. Наконец, один из арестованных сломался и начал давать самые пространные показания, которые и подтвердили полученные от Азефа сведения. И вот тогда-то прокуратура ахнула! От удивления подпрыгнули и местные жандармы, им тоже теперь стало понятно, почему так вел себя ротмистр Спиридович и чего он добивался от следствия! Праздник был общий.