Повседневная жизнь российских жандармов - читать онлайн книгу. Автор: Борис Колоколов, Борис Григорьев cтр.№ 129

Минут пять и много шесть усердного трения головы… привели меня в такое состояние, что я испугался, полагая, что мне приключилась какая-либо немощь: глаза мои видели комнату, всех и все в ней находившееся вертящимися. Миллионы искр летали во всем пространстве, слезы текли из глаз ручьем.

Я попросил дежурного вахтмейстера остановить на несколько минут действие г. костюмера, дать отдых несчастной голове моей. Просьба моя была уважена, и г. профессор оболванивания голов по форме благоволил объявить вахтмейстеру, что сухой проделки на голове довольно, теперь только надобно смочить да засушить; я вздрогнул, услышав приговор костюмера о голове моей. Начинается мокрая операция. Чтобы не вымочить на мне белья, меня, вместо пудроманта, окутали рогожным кулем; костюмер стал против меня ровно в разрезе на две половины лица и, набрав в рот артельного квасу, начал из уст своих, как из пожарной трубы, опрыскивать черепоздание мое; едва он увлажил по шву головы, другой костюмер начал обильно сыпать пуховкою на голову муку во всех направлениях; по окончании сей операции прочесали мне голову гребнем и приказали сидеть смирно, не ворочать головы, дать время образоваться на голове клестер-коре; сзади в волоса привязали мне железный, длиной восемь вершков, прут для образования косы по форме; букли приделали мне войлочные, огромной натуры, посредством согнутой дугою проволоки, которая огибала череп головы и, опираясь на нем, держала войлочные фалконеты с обеих сторон, на высоте половины уха.

К девяти часам утра состарившаяся из муки кора затвердела на черепе головы моей, как изверженная лава вулкана, и я под сим покровом мог безущербно выстоять под дождем, снегом несколько часов, как мраморная статуя, поставленная в саду. Принялись за облачение тела моего и украсили меня не яко невесту, но как чучело, поставленное на огородам для пугания ворон. Увидев себя в зеркале, я не мог понять, для чего образовали меня из вида человеческого в уродливый огородного чучелы». При вступлении на караульную службу, вспоминает дальше Тургенев, к нему подошел А. А. Аракчеев и суровым голосом потребовал явиться к государю. Павел Петрович обошелся с «чучелом», то есть своим новым ординарцем, милостиво: он потрепал его по плечу и сказал:

— Эта одежда и Богу угодна, и вам хороша.

В поездках по городу Павла I обычно сопровождали друг его детства князь А. Б. Куракин и граф И. П. Кутайсов. И никакой охраны! Правда, когда Павел I в сопровождении И. П. Кутайсова отправлялся на верховую прогулку по городу или по Третьему Летнему саду, то город тотчас же пустел — желающих попасться на глаза грозному государю, который обычно жестоко карал за малейшее отступление от формы одежды, не было. К тому же, по его повелению, при встрече с ним предписывалось выходить из своих экипажей и раскланиваться, что вряд ли доставляло удовольствие в капризном питерском климате.

Налицо явное противоречие: обуреваемый страхом и подозрениями в своих резиденциях, император принимает всевозможные меры для своей охраны многочисленными гвардейскими караулами и абсолютно не боится совершать длительные прогулки по улицам города без всякой охраны. Что это: безрассудная храбрость? Позерство? Ни то ни другое. Это реальная оценка грозящей ему потенциальной опасности, которая исходила прежде всего из его дворцового окружения, от его свиты, сановников и других представителей дворянства, которые каждый день клялись ему в безграничной преданности и верности и которым Павел нисколько не верил. От них-то Павел пытался обезопаситься. А основной массы своих подданных — простого русского народа за стенами своих резиденций — он не боялся, так как был уверен в своей популярности ^[136].

Уточним, что собой представляла свита Павла I.

19 февраля 1801 года, незадолго до своей гибели, «Государь Император высочайше указать соизволил: чтоб для находящихся в свите Его Императорского Величества флигель-адъютантов, бриг майоров и батальонных офицеров, — коих может быть до пятидесяти персон, — приуготовлять продовольствовать их с нынешнего числа во дворце, в особо отвестись имеющих комнатах, как столом, так и винами»… Итак, до пятидесяти флигель-адъютантов и других военных чинов составляли свиту Павла I, имевшую доступ во внутренние покои дворца. Они-то и предали государя, которого не спасли ни высокие неприступные стены Михайловского замка, ни многочисленная охрана.

Посты внешней охраны во вновь отстроенном Михайловском замке располагались по всему периметру здания у трех его каменных мостов, ведущих со стороны фасада к главным воротам замка, и у трех подъемных мостов, по которым можно было попасть с трех других сторон на территорию острова. На верхней площадке парадной лестницы постоянно находились на часах два гренадера, а в примыкавших к ней овальных вестибюлях располагались кавалергарды, охранявшие входы в парадные апартаменты. Анфилада жилых комнат Павла, находившихся в бельэтаже (2-м этаже) замка, включала в себя: прихожую, адъютантскую, личную библиотеку, спальню и будуар. В боковой стене библиотеки были две двери: одна из них вела в небольшую кухню, другая — в караульное помещение камер-гусаров с винтовой лестницей, ведущей на первый этаж. (По иронии судьбы, именно по этой самой лестнице 11 марта 1801 года заговорщики проникли сначала в библиотеку, а затем в опочивальню императора.)

На тех немногочисленных церемониях, которые были проведены в Михайловском замке до дня смерти Павла I, принимались дополнительные меры охраны и обеспечения безопасности. Так, все приглашенные на бал-маскарад 2 февраля 1801 года лица, а их было ни много ни мало 2837 человек, строго проверялись по спискам, при этом полагалось снимать маски и называть себя, «дабы не могли войти и такие, коим не должно входить». Следили также за тем, чтобы никто не имел при себе оружия. И немудрено: из памяти охраны еще не выветрились сведения о недавних событиях в Стокгольме, когда 16 марта 1792 года король Швеции Густав III, восстановивший королевскую власть над парламентом страны, был смертельно ранен выстрелом из пистолета во время бала-маскарада во французском театре шведским офицером Я. Й. Анкарстрёмом.

Доступ на церемонии в замок имели, как правило, лишь «знатные обоего пола особы в первых пяти классах состоящие, а также гвардии и армии штап- и обер-офицеры». Еженедельные «кавалерские собрания» такого рода носили характер своеобразного смотра всего столичного дворянства. Правда, некоторых не пользовавшихся расположением императора и нежелательных для него особ, по его повелению, «за кавалергардов», то есть в парадные покои замка не пропускали. (В число этих париев одно время входил и придворный поэт Державин, отличавшийся весьма строптивым нравом.)