Закат и гибель Белого флота. 1918-1924 годы - читать онлайн книгу. Автор: Олег Гончаренко cтр.№ 13

Всего через полгода, 24 декабря 1918 года, были замучены епископ Соликамский и викарий Пермский Феофан (Ильинский) и архиерей Пермский Андроник (Никольский), которого большевики неоднократно опускали в прорубь на морозе, до полного оледенения. Епископ этот, до самого последнего дня перед арестом пребывал в уверенности, что большевики будут соблюдать все правила, принятые в цивилизованном обществе. Полагая, что мера наказания будет определена ему судом, и пребывая в этом наивном убеждении, епископ Андроник успел заготовить тезисы своей будущей речи на суде, который так и не состоялся. Синод направил архиепископа Черниговского Василия (Богоявленского) в Пермь для расследования обстоятельств гибели епископа Андроника, однако тот был убит «неизвестными», едва успев опросить случайных свидетелей гибели епископа-мученика. Пермь странным образом если не лидировала по части казней и гонений на духовенство, то довольно красноречиво свидетельствовала о масштабах большевистской войны с православным духовенством. Факты, приведенные «Пермскими епархиальными новостями», говорят о том, что большевиками и их добровольными помощниками в этом северном городе было убито 2 епископа, 51 священник, 36 монахов, 5 диаконов и 4 псаломщика.

В большевистских списках, ставших достоянием церковной общественности, касающихся арестованных духовных лиц, напротив каждого из имен погибших исполнителями, как правило, указывалась дальнейшая судьба арестанта. Она, как правило, повторялась. Каждый мученик оказывался либо «утоплен», либо «заколот штыками», либо «забит прикладами». Среди упомянутых жестокостей встречались — «задушен епитрахилью», «заморожен», «изрублен саблями». Но чаще всего в этих скорбных списках напротив фамилии погубленного духовного лица стояло краткое «расстрелян». Самарский епископ Исидор (Колоколов) был посажен большевиками на кол, Белгородский епископ Никодим (Кононов) забит чернью железным прутом, после чего местными комиссарами тело владыки красноармейцы стащили в выгребную яму. Подле нее была выставлена охрана из красноармейцев, чтобы не позволить прихожанам и мирянам извлечь останки и похоронить своего епископа. Большевики проявили себя необычайно жестоко с Ревельским епископом Платоном (Кульбушом). 14 января 1919 года они превратили этого архиерея в ледяной столб, поручив красноармейцам обливать связанного владыку водой. На территории «независимой» Эстонии, по инициативе местного Совета и губернского комиссара вместе с их добровольными помощниками, было зарублено топорами (!) 17 православных священников в городе Юрьев (Тарту).

Перед тем как убить свои жертвы, большевики и их добровольные помощники обычно глумились над беспомощными людьми, отрезали им уши, носы и под собственное исполнение похабных припевок пытались заставить плясать. В отдельных случаях убийства священнослужителей принимали поистине языческую форму, так, например, в Херсонской губернии, где летом 1918 года большевиками были распяты три священника.

Определением Поместного собора от 18 апреля 1918 года установлен был и день поминовения новомучеников российских. Этим днем стало воскресенье, ближайшее к 25 января по старому стилю (день убиения митрополита Киевского Владимира (Богоявленского). Авт.). Несмотря на видимые успехи в физическом уничтожении православного клира, большевики не переставали задумываться о том, как им нанести наиболее ощутимый и болезненный удар церкви, и в один прекрасный день, кого-то из их добровольных советников посетила кощунственная мысль: направить усилия на поругание почитаемых народом святынь и святых мощей. Сделать это было необходимо для того, чтобы подорвать веру или хотя бы заронить зерно сомнения в их чудесные свойства, а заодно показать народу его «невежество».

Как же происходили эти бесовские действа? Об этом сохранилось немало свидетельств очевидцев. Обычно их изымали из мест захоронений и рак для обыкновенного уничтожения или передачи в краеведческие музеи, а также в различные музеи от археологии до атеизма включительно. Участь эта не миновала и святых мощей святого благоверного князя Александра Невского, святителя Иосафа Белгородского, святителя Митрофана Воронежского, праведного Симеона Верхотурского, особо чтимого в Приуралье, и преподобного Сергия Радонежского.

Впрочем, голову преподобного Сергия удалось спасти от поругания. В течение длительного времени ее сохранял в тайне от властей один из сотрудников Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры, граф Юрий Александрович Олсуфьев, вместе с о. Павлом Флоренским, жившим тогда в доме, который приобрели Олсуфьевы. Дабы большевики не заподозрили неладное, граф Олсуфьев подобрал в фамильной усыпальнице князей Трубецких в лавре сходную по времени голову и под покровом ночи произвел замену в Троицком соборе лавры, по благословению и с согласия наместника монастыря архимандрита Кронида. В раку святого был положен череп князя Трубецкого, а голова Сергия Радонежского была спрятана в графском доме. То, что большевикам не удалось поглумиться над святыми мощами, было обусловлено смелостью и жертвенностью мирян-подвижников и тем особым фактором особой общественной среды, волей исторических обстоятельств возникшей в Сергиевом Посаде после 1917 года.

В первые годы всеобщего лихолетья подмосковный Сергиев Посад превратился в некую духовную столицу России. Сюда, к преподобному Сергию, в сердце православия, потянулся еще не до конца истребленный большевизмом «цвет нации», представители ее славных семей, а среди них и писатели, живописцы и философы. Громкие имена обитателей небольшого городка, уютно расположившегося среди лесов всего в нескольких десятках верст от патриархальной Москвы, призваны были свидетельствовать об исторической преемственности традиций и приверженности православному духу: Голицыны, Дурново, Иловайские, Шаховские, Раевские, Нарышкины, Родзянко, Шереметевы! Там, на своих огородах и в обустройстве собственного аскетичного, но надежного быта, трудились о. Георгий Фаворский, Василий Васильевич Розанов, художник Михаил Нестеров.

Одно время в Посаде существовал даже «Первый колхоз Сергиева Посада», председателем которого стал граф Юрий Александрович Олсуфьев, а «колхозниками» в нем оказались его соседи — титулованные особы. Сорванные вихрями переворота и террора с насиженных мест по всей стране, эти люди тянулись друг к другу в поисках единомыслия и защиты. Они пытались делать то, что можно назвать применением собственных личностей ко времени, укрывшись за неологизмами и заняв незаметное, но прочное место в новой социальной иерархии, дабы иметь возможность сохранить семьи и уберечь негасимую свечу собственной веры.

В 1918 году была создана Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры во главе с о. Павлом Флоренским. В 1920 году, когда лавру закрыли, иноки монастыря и прилегающих скитов пошли работать в посадские музеи. Именно благодаря их подвижничеству сокровища лавры были сохранены тогда от разграбления и надругательства. Накануне Пасхи 1919 года по Сергиеву Посаду пошли слухи о том, что в Москве принято решение вскрыть мощи преподобного Сергия Радонежского прилюдно, дабы «разоблачить чудеса и положить конец церковному мракобесию».

О том, что произошло дальше, стало известно лишь в наши дни, а сведения об этом годами, поколениями собирались по крупицам, по разрозненным воспоминаниям причастных к событиям и их близких. Ходившие по Сергиеву Посаду слухи оправдались, и комиссары вкупе с окрестными безбожниками устроили в лавре давно планировавшийся шабаш. Настал день, когда рака с мощами преподобного была выставлена пособниками большевизма на глумление толпы. Хулителям казалось, что их действо должно было навсегда убить в праздно толпившейся вокруг публике веру в святыни и чудеса. Но чудо все же произошло. Глава преподобного Сергия, убереженная от надругательства, тайно хранилась в ризнице вплоть до окончательного закрытия лавры. В 1920 году Ю. А. Олсуфьев, поместив ее в дубовый ковчег, перенес в свой дом на улице Валовой в Посаде, ставшем Загорском. Ковчег был поставлен на пол, а сверху на него, для конспирации, была водружена объемная деревянная кадушка с пальмой.