Нюрнбергский дневник - читать онлайн книгу. Автор: Густав Марк Гилберт cтр.№ 7

Нет, психопатическая ненависть к формально-традиционному определяла весь характер Гитлера. Именно поэтому он питал доверие к пресловутым «людям поступка», таким, как Гиммлер и Борман. Борман был у него за секретаря — мерзким льстецом и безжалостным интриганом, собственно, зеркальным отражением характера самого Гитлера. Я убежден, что все злодеяния замышлялись этой тройкой, каждый из которых не имел ни совести, ни чести…

Мы беседовали об отношении немецкого народа к Гитлеру. Франк предостерегающе поднял вверх перст:

— Бойтесь сказочников, господин доктор! Гиммлер ни за что бы не отважился на осуществление своей программы геноцида без одобрения или приказа Гитлера.

15 ноября. Камера Франка

Франк заявил, что теперь и впервые в жизни ощущает невиданное духовное освобождение. В первую очередь его сновидения — они выносят его далеко за стены этой камеры, он видит раскинувшиеся перед ним пейзажи, необозримые морские дали, высокие горы и небо, и каждый раз пробуждаясь, вновь переживает необычное чувство духовного и физического облегчения. (Незадолго до нашей беседе он увидел во сне Гитлера, что укрепило в нем чувство признания своей вины.) Франк высказал мысль о том, что внутренняя сила способна раздвинуть стены любой, даже самой тесной камеры.

Бывший вождь германской молодежи, красавец Бальдур фон Ширах в своих раскаяниях не был столь истеричен, но и он смирился со своим скорым концом. Во время нашей беседы в камере он был серьезен и взвинчен, а свои эстетические воззрения изложил в сочиненном им стихотворении «К смерти». Фон Ширах прекрасно понимал, что его ожидает. И еще во время самой первой встречи со своим адвокатом заявил тому: «Пока моя голова не слетела с плеч, я буду носить ее высоко поднятой». Наша первая беседа с ним состоялась неделю спустя после вручения ему обвинительного заключения и позволила мне составить весьма верное представление о нем самом и о переживаемом им чувстве вины.

27 октября. Камера Шираха

По завершении «теста на кляксы» (тест Роршаха, когда определенные черты характера испытуемого определяются по его способности усматривать образы, скрытые в чернильных кляксах) мы затронули темы обвинения и виновности. Поскольку но нескольким пунктам фон Шираху вменялось в вину насаждение расовой ненависти, он попытался объяснить, как стал антисемитом:

— В годы моей молодости, вращаясь в дворянских кругах, мне никогда не доводилось общаться с евреями. И у меня не было причин для антисемитизма, однако в «высшем обществе» я всегда ощущал молчаливую неприязнь к евреям. Я не придавал этому особого значения до той поры, пока кто-то не подсунул мне изданную в Америке книжку «The International Jew» («Космополитизм евреев»), а тогда я пребывал в весьма подверженном разного рода влияниям в возрасте 17 лет. Этот кто-то и не подозревал, как повлияет эта книга на неокрепшее сознание немецкой молодежи. Примерно в тот же период меня увлекли идеи Юлиуса Штрейхера, сумевшего придать антисемитизму псевдонаучный характер.

Поскольку очень многие представители старшего поколения исповедовали сходные идеи, вполне понятно, что молодежь некритично унаследовала их. В 18 лет у меня произошла встреча с Адольфом Гитлером. Должен признать, он привел меня в восторг; я отправился на учебу в Мюнхен именно потому, что в этом городе жил он, и там стал одним из самых верных его соратников. С тех пор я и стал убежденным антисемитом и был им до тех пор, пока недавние события не доказали полную несостоятельность этой теории. Но почему поколение старших растлило нас? Почему никто не предупредил нас о том, что «The International Jew» — измышление Форда, а «Протоколы сионских мудрецов» — фальсификация? К чему все эти пресловутые «научно-исторические концепции», целью которых было посеять чувство ненависти в наших юных головах? Я не буду отрицать своей вины. Я совершил ошибку, одобрив венскую эвакуацию, и готов за это заплатить жизнью. Но немецкая молодежь не должна быть навечно обвинена в этом преступлении. Немецкую молодежь следует перевоспитать. Я не верю, что после этого ужасающего примера где-то в мире снова прорастет антисемитизм. Но народу необходимо избавиться от того молчаливого общественного неприятия евреев, которое и послужило питательной средой для этого недуга.

Далее Ширах разъяснил свое отношение к фюреру, рассказав о том, как на протяжении лет наблюдал, как менялся Гитлер.

— До 1934 года он еще был человеком, начиная с 1934 года до 1938-го, он превратился в сверхчеловека, после 1938 года — он перестал быть человеком, превратившись в тирана. Мне кажется, власть ему в голову ударила после смерти Гинденбурга в 1934 году, превратившей его в вождя Рейха. А это вселило в него манию величия — он пошел на ликвидацию всех правовых и судебных институтов, а незадолго до войны это был самый настоящий диктатор, одержимый планами завоевания мира.

Впервые он разочаровал меня, нарушив Мюнхенское соглашение, я сразу же усмотрел в этом его шаге всю пагубность для международного авторитета Германии. Но тогда ему еще удалось убедить меня в том, что исход будет благоприятным. Мне кажется, примерно в 1942 году я впервые стал замечать, что он скатывается к безумию. Во время разговора его взгляд внезапно угасал, и он резко менял тему. И в этот момент тебе казалось, что он смотрит куда-то еще, и ты недоуменно оборачивался. И эта его способность просто не слышать того, чего он слышать не желал.

В 1943 году у нас с ним вышел один спор по принципиальному вопросу. Моя жена видела, как евреев выгоняли из их жилищ, и, будучи ярой идеалисткой, она решила поинтересоваться у фюрера, известно ли тому об этом бесстыдстве. Он не вымолвил ни слова. Тут задал вопрос и я, желая узнать, что же ожидало депортироваванных евреев. И тут он накинулся на меня с такой яростью, что я уже не сомневался в том, что меня ждет неминуемый арест. С тех пор я оказался в опале.

Скупой свет снаружи померк, и в тусклом освещении тюремной камеры мы с трудом видели друг друга. И в этой полутьме до меня доносился затихающий голос Шираха.

— Когда обо всех этих зверствах стало известно в конце войны, подтвердились мои наихудшие опасения, и я уже тогда знал, что поплачусь за это жизнью. Но я не желаю и никогда не желал наложить на себя руки, как трус. Я ничего не делал, чтобы избежать ареста. Я даже предложил американским властям собрать всех фюреров гитлеровской молодежи в Бухенвальд для перевоспитания, а себя я был готов принести в жертву за все эти ошибки прошлого, совершенные по недомыслию. Надеюсь, что хоть этим я смогу загладить то, что совершил…

Тут Ширах умолк, и в камере повисла тишина.

Высокий, с кустистыми бровями бывший гитлеровский министр вооружений вначале привлек к своей фигуре всеобщее внимание, но концепции Шпеера относительно вины нацистов, в отличие от остальных его коллег по тюрьме, была присуща прямота и даже некоторая экзальтированность.

23 октября. Камера Шпеера

Из всех, наверное, Шпеер был самым большим реалистом. Он утверждает, что изначально не питал никаких иллюзий относительно своей участи, и поэтому обвинительное заключение ничуть его не шокировало. Он признает, что в связи с тяжестью совершенных преступлений данный процесс исторически обусловлен и в целом Шпеер считает его целесообразным. Он не считает необходимым проливать слезы о судьбе каждого из них в отдельности, хотя его собственная дальнейшая судьба представляется ему весьма туманной, как и судьба остальных.