1916. Война и мир - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Миропольский cтр.№ 135

С утончённой Анной Горенко, которой Гумилёв посвятил свои «Романтические стихи», их разлучила не пуля. Просто появились новые женщины, обуяли новые страсти…

Отец запрещал публиковаться под собственной фамилией, и она подписывалась — Ахматова. В честь прабабушки, происходившей из старинного княжеского рода. Женой Анна назвалась тоже самовольно: их обвенчали только через год после этих её стихов, в 1911-м.

Ещё спустя несколько лет — уже про их с Гумилёвым любимую «Собаку», про фрески Судейкина и Кульбина писала Ахматова.

Такой впервые и увидал Анну Ахматову Маяковский. Про «Бродячую собаку» писала она пушкинским слогом.

Однажды на углу Литейного проспекта с Невским — он тогда был переименован в проспект Двадцать Пятого Октября — Анна увидала попрошайку, не старого ещё мужчину в отрепьях. Удивлённая, узнала лицо: то был Александр Тиняков, автор памятного плевка-плевочка. После переворота в семнадцатом году он известил окружающих:

Так Тиняков опоэтизировал своё устройство на работу в ЧК. Вступил — и не питал отвращения… Однако несмотря на усердие и достаточную кровожадность, на службе не удержался: подвело беспробудное пьянство. Кончилось тем, что вышибли его отовсюду, и превратился неопрятный поэт-бородач и бывший чекист — в профессионального нищего. Даже место персональное имел как раз на том углу, где встретила его Ахматова.

Тиняков всегда ревновал к таланту и успеху Гумилёва — с тех пор, когда впервые услыхал его стихи. С тех пор, когда увидал, как поэта любят женщины и как публика раскупает его книги. Бесился в бессилии — долго, пока не стал чекистом. Тут он смог отомстить. Арест Гумилёва и обвинения в контрреволюции были на тиняковской совести. Сам постарался, и похотливая старуха-чрезвычайка помогла. А уж за казнью дело не стало. Только не знала этого Ахматова. И потому, стесняясь и не желая обидеть, спросила давнего знакомца:

— Скажите, Саша, вам можно подать?

Подала, хотя с деньгами дело обстояло туго. До начала двадцатых поэтическая слава Анны росла, но после — печататься стало всё сложнее. Выжить помогли сто пятьдесят поэтов со всего мира. Помогли тем, что писали стихи: Ахматова зарабатывала их переводом. А с Тиняковым уже больше никогда не встречалась.

Есть восточная мудрость: не воспевай драгоценные камни. Хочешь создать розу — стань землёй. Вот и Ахматова сказала:

А вот — снова Тиняков:

Услышав такое признание, знакомец поручика Сухотина по госпиталю миндальноглазый штабс-капитан Михаил Зощенко был потрясён. Почудились ему нотки самого выдающегося из подонков Достоевского:

— Эти строчки написаны с необыкновенной силой! Это смердяковское вдохновенное стихотворение почти гениально!

Зощенко закончил войну героем, командиром батальона, с тремя ранениями и пятью орденами. После Февральской революции служил комендантом Главного почтамта и телеграфа в Петрограде. Когда власть взяли большевики — в поисках средств к существованию вступил в Красную Армию. Под Нарвой водил в бой против немцев Первый Образцовый полк деревенской бедноты. Как закончилась Гражданская — пытался устроиться в мирной жизни и обратился к писательству. Вступил в группу «Серапионовы братья».

Вдохновлял «братьев» Виктор Шкловский, который гордился тем, что не учил писать, а рассказал им, что такое литература. Отравленный немцами Зощенко в ответ поделился ужасами газовой атаки — для романа «Иприт». О хитростях солдат, придумавших заваливать соломой брустверы окопов. Когда приближались клубы немецкого газа, солому поджигали. Воздух, разогретый жарким пламенем, устремлялся вверх — и смертоносный иприт уносил с собою.

Зощенко было легко со Шкловским, уж слишком во многом сходились их биографии, а руководил группой Николай Корнейчуков, участник скандала с Маяковским в «Бродячей собаке», узаконивший своё новое имя — Корней Чуковский. Живо интересовался молодёжными успехами вездесущий Максим Горький, который определил у бывшего штабс-капитана недюжинный дар: Такого соотношения иронии и лирики я не знаю ни у кого!

В популярности у Михаила Зощенко скоро не стало соперников, кроме разве что фельетониста Михаила Булгакова — не любившего ни Шкловского, ни Маяковского, и вообще мало кого любившего.

Сам не зная того, Зощенко реализовал мечту Маяковского: литература и улица заговорили на одном языке. Только если молодой поэт, которого штабс-капитан однажды выручил в «Привале комедиантов», намеревался сам создавать этот язык, то молодой писатель поступал наоборот.

Обычно думают, что я искажаю «прекрасный русский язык», что я ради смеха беру слова не в том значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочито пишу ломаным языком для того, чтобы посмешить почтеннейшую публику. Это неверно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица. Я сделал это для того, чтобы заполнить хотя бы временно тот колоссальный разрыв, который произошел между литературой и улицей.