Иов, или Комедия справедливости - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Хайнлайн cтр.№ 60

– Выше по течению? Конечно. После айсберга мы каждый день чем-нибудь рискуем. Ах, была б у нас еда… Например, горячий пломбир. Или ты предпочитаешь яичницу?

Я приподнял проволоку ограждения, чтобы Маргрета пролезла под нее.

– А может, сойдемся на шоколадном батончике «Ох, Генри!»?

– Тогда уж лучше «Млечный путь», – отвечал я, – если есть из чего выбирать.

– Боюсь, не из чего. Или «Оx, Генри!», или ничего. – Она придержала проволоку для меня.

– Может, хватит уже о еде, которой у нас нет? – Я пролез под проволокой, выпрямился и добавил: – А я сейчас съел бы скунса. Живьем.

– Еда у нас есть, мой дорогой. У меня в сумочке лежит батончик «Ох, Генри!».

Я замер:

– Женщина, если ты шутишь, я тебя выдеру.

– Я не шучу.

– В Техасе, согласно закону, жену можно вразумлять с помощью розги не толще большого пальца руки. – Я показал ей палец. – Ты тут что-нибудь подходящее видела?

– Сейчас поищу.

– А где ты взяла батончик?

– В придорожной забегаловке, где мистер Фачелли угостил нас кофе и пончиками.

Мистер Фачелли подвозил нас среди ночи, как раз перед грузовиком, который высадил нас здесь. Два пончика, сахар и кофе со сливками были нашей единственной пищей за последние сутки.

– Наказание подождет. Женщина, если ты его украла, признаешься мне в этом потом. У тебя действительно есть настоящий, всамделишный «Ох, Генри!» или мне это чудится?

– Алек, неужели ты думаешь, что я способна украсть шоколадный батончик? Я купила его в автомате, пока вы с мистером Фачелли ходили в туалет.

– Но как? У тебя же не было ни одной монетки. Во всяком случае монетки этого мира.

– Верно. Зато в сумочке был десятицентовик, оставшийся после какого-то предыдущего превращения. Конечно, строго говоря, это фальшивая монета. Но я не видела особой беды в том, что машина его съест. И она его съела. Я спрятала батончик, когда вы вышли из туалета, так как трех десятицентовиков у меня не было, а следовательно, я не могла предложить батончик мистеру Фачелли. – Она встревоженно добавила: – А как ты думаешь, это мошенничество? С десятицентовиком?

– Это техническая подробность, в которую я входить не стану… особенно если приму участие в дележе добычи. Кстати, это сделает меня соучастником. Гм… Сначала едим или сначала купаемся?

Сначала мы поели. Отличный завтрак на траве, который мы запили чудесной родниковой водой. Потом мы купались, поднимая фонтаны брызг и беззаботно смеясь. Я вспоминаю об этом как об одном из счастливейших событий в моей жизни. В сумочке Марги оказалось мыло, в качестве полотенца я предложил свою рубашку. Сначала я вытер Маргу, потом вытерся сам. Сухой теплый воздух завершил эту работу.

Все, что случилось после этого, было неизбежно. Я еще никогда в жизни не занимался любовью под открытым небом, а тем более в разгар солнечного дня. Если бы меня кто-нибудь спросил, я бы сказал, что чисто психологически я на это не способен, так как буду ощущать себя скованным и не смогу забыть о том, как неприлично все это выглядит со стороны.

Поражаюсь, но с радостью могу заверить, что, хотя я все время сознавал обстоятельства, в которых все это происходило… они меня нисколько не беспокоили и я вполне справился… Вероятно, причиной был искренний, заразительный энтузиазм Маргреты.

Точно так же мне никогда раньше не приходилось спать нагишом на траве. Думаю, мы проспали около часа.

Когда мы проснулись, Маргрета велела мне побриться. Я не мог бриться сам, так как у меня не было зеркала. Но Маргрета смогла и сделала это со свойственной ей добросовестностью. Мы стояли по колено в воде; я взбивал в ладонях мыльную пену и намыливал лицо, Маргрета брила, а я по мере необходимости намыливался снова.

– Вот, – сказала она наконец и поцеловала меня в знак окончания трудов праведных, – так сойдет. Ополоснись и не забудь помыть уши. А я поищу полотенце. То есть твою рубашку… – Она вскарабкалась на берег, а я наклонился и принялся плескать водой в лицо. – Алек…

– Я плохо слышу тебя, вода журчит.

– Прошу тебя, дорогой!

Я выпрямился, протер глаза и оглянулся.

Все наше имущество исчезло… Все, кроме моей бритвы.

– Что ты сделал с мылом? – спросила Маргрета.

Я поглубже втянул воздух и медленно выдохнул.

– Я тебя правильно понял? Ты спрашиваешь, что я сделал с мылом?

– А что бы ты хотел, чтоб я сказала?

– Э-э-э… не знаю. Но только не это. Тут происходят чудеса, а ты меня спрашиваешь о каком-то куске мыла.

– Алек, чудо, которое происходит вновь, и вновь, и вновь, перестает быть чудом, оно превращается в докучливую неприятность. Слишком часто, слишком много. Мне хочется взвыть или разрыдаться. Потому-то я и спросила насчет мыла.

Я и сам был на грани истерики. Но слова Маргреты подействовали на меня, как ушат холодной воды. Маргрета? Та, что спокойно перенесла айсберги и землетрясения, которая ни разу не захныкала в беде… она хочет взвыть?!

– Извини, дорогая. Мыло я держал в руке, когда ты меня брила. Когда я ополаскивал лицо, его у меня уже не было, – наверное, я положил его на берег. Но точно не помню. Это важно?

– Нет, не очень. Хотя этим бруском «Камей» мы воспользовались только раз, и, если бы его удалось отыскать, он составил бы ровно половину нашего имущества, в пару к твоей бритве. Может, ты и положил его на берег, да я его там не вижу.

– Значит, исчезло. Марга, сейчас хорошо бы разобраться с неотложными делами, а как испачкаемся, будем думать о мыле. Нам нужна еда, одежда и место для ночлега! – Я выбрался на берег. – Обувь!!! Даже обувь пропала. Что будем делать? Я ничего не соображаю. Была бы тут Стена Плача, я бы оросил ее слезами.

– Успокойся, родной, успокойся.

– А ничего, если я тихонько поскулю?

Она подошла ко мне, обняла и поцеловала.

– Поскули, если хочешь, дорогой. Поскули за нас обоих. А потом будем решать, что делать.

Ну, в объятиях Маргреты подавленное настроение исчезает без следа.

– А нет ли у тебя какой-нибудь идеи? Не могу придумать ничего лучше, чем вернуться обратно на шоссе и попытаться схватить попутку… но это мне не очень по душе. По причине моего внешнего вида. Даже фигового листа и того нет. Не видела ли ты где-нибудь поблизости фигового дерева?

– А разве в Техасе растут смоковницы?