— На кладбище Игнат! Можете туда съездить, чтобы убедиться.
Несколько раз я приходила в гости к его матери после похорон, но поняла, что мне не становится легче. И я перестала к ней ходить. Проще накуриться и забыться. Трезво смотреть на весь этот ужас меня, к сожалению, никто не научил.
Я понимала, что потерю близкого человека никем и ничем не восполнить. Потерю человека, который знал тебя лучше твоих родителей. Игнат знал все о наших непростых взаимоотношениях с матерью, жалел, любил… Это нельзя купить ни за какие блага мира. Любовь… Не это ли настоящий дар богов? Когда двое просто есть друг у друга, когда им наплевать, что надеть, что есть, много ли у них денег…
Никто не поймет, какой трагедией для меня стала смерть Игната. После его ухода я потеряла смысл жизни. Все, что я видела вокруг, перекликалось только со смертью. Это длилось не месяц и ни год… Да, он не был идеалом, не был таким хорошим парнем, как надо, но это был единственный близкий человек, который хоть как-то согревал меня своим присутствием в этой никчемной жизни.
2000 год
(Из дневника Алисы)
Перед глобальным переселением к Игорю в Москву я пересмотрела огромное количество телепередач, перелопатила горы литературы о наркоманах. Вывод напрашивался один: вылечить сложно, но можно. Единственное непременное условие излечения: наркоман должен сказать себе сам, без нажима, что он болен и хочет лечиться. Алиса же не признавала себя наркоманкой, хотя представляла собой страшное зрелище: неестественная худоба, блуждающий взгляд, неспособный сфокусироваться на отдельном предмете, темный нездоровый цвет лица…
Когда я пыталась ее наставить на путь истинный, взывая к благоразумию, она смотрела на меня мутными глазами, НИЧЕГО НЕ СООБРАЖАЯ.
Можно ли назвать Алису дочерью? Или это — страшный зверек из сказки, который терзает, мучает, рвет меня куски острыми зубками, чтобы насытиться? Чтобы утолить свою неистребимую ненависть!
Перед переездом в Москву пришлось признаться во всем моим родителям. И хотя от признания они пребывали в тягостном настроении, мама с папой нашли в себе силы, понять и поддержать меня в трудную минуту: чтобы заставить Алису хотя бы задуматься о лечении, ее нужно лишить денег. Признаюсь, что одним из самых тяжелых испытаний для меня была огласка. Поэтому я и сбежала от позора в Москву к Игорю.
Стыдно, что у меня такая дочь! Кажется, что все люди на улице оборачиваются и тыкают в тебя пальцем, говоря:
— Смотрите! Смотрите! Вон! Вон она идет! У нее дочь — наркоманка!
Каково же досталось моим родителям? Они испили чашу людского презрения до дна, потому что пришлось оповестить ближайших родственников и знакомых: не пускать Алису на порог, дабы она не смогла своровать деньги или что-то для продажи.
Узнав, что я съехала в Москву, сразу же в Алискиной квартире нарисовался ее отец, мой бывший муж Алексей. Как он пафосно выразился перед моими родителями, которые были в курсе его переезда: «Спасать ребенка». Но, не выдержав и одной недели рядом с наркоманкой, слинял в неизвестном направлении. А я жила в этом аду несколько лет.
На некоторое время я решила забыть, что у меня есть дочь. Точнее, еще жестче — я решила, что у меня нет дочери. Что я ее похоронила еще тогда, когда она стала наркоманкой. Если бы я рвалась ее спасать, то не смогла бы родить здорового малыша, о котором мы так мечтали с Игорем. Напомню, что у него до сих пор не было собственных детей. А мы мечтали о ребенке, потому что по-настоящему любили друг друга. Для такой большой взаимной любви, как наша, обязательно нужно продолжение.
Мой будущий муж действительно уложил меня в клинику, где меня долго и тщательно обследовали, а потом лечили, лечили и лечили, в том числе и расшатавшиеся нервы. Игорь приезжал ежедневно после работы ко мне в одноместную палату, чтобы порадовать цветами, фруктами, просто своим присутствием. Мы заранее договорились не упоминать об Алисе ни словом, иначе лечение пойдет насмарку.
Иногда Игорь привозил что-нибудь вкусненькое из ресторана, и мы ужинали вдвоем, беседовали на нейтральные темы, смотрели развлекательные телепрограммы (никаких сводок новостей и политических теледебатов! — по рекомендациям лечащих врачей), слушали классическую музыку, действующую положительно на меня… Иногда он оставался на ночь, ведь я лежала в ВИП-палате, в которой позволительны все прихоти пациента: «Любой каприз за ваши деньги!»
Дата нашей свадьбы была назначена на конец декабря. Мы решили просто расписаться, как будто находились в трауре по умершему близкому человеку. Интересно, что мои родители, звонившие в клинику ежедневно, тоже не упоминали об Алисе. Позже выяснилось, что Игорь попросил их об этом.
Именно сейчас я осталась жить одна в квартире наедине со своей трагедией. Известие, что мать уезжает жить в Москву к своему Игорю, застала меня врасплох. И некоторым образом — подкосила. Если бы перед этим я не узнала о смерти Игната, возможно, мне было бы легче.
Прошла неделя, другая, третья… Я смирилась со своим нахождением в пропасти, и даже не пыталась оттуда выбраться. Суицид бывает быс трым, одномоментным, а бывает вялотекущим, как у меня.
Когда человек остается один на один со своим горем, а все близкие от него отворачиваются, то появляются веселые люди. Но это вовсе не люди, а твари, падальщики, которые пользуются чужой слабостью. Они якобы хотят помочь, пожалеть… Но жалости и пощады от них не жди!
Я привыкла, что это нормально, когда вокруг куча каких-то мужиков, баб, бывших одноклассников, новых знакомых, людей, называющих себя твоими друзьями… Это нормально! Толпа людей, а рядом — никого! Никого, кто мог бы поддержать в этой страшной ситуации хотя бы морально. Я уж не говорю о деньгах.
«Если ты нарик, то и будь им до конца дней, зачем нормальным людям жизнь ломать!» — впечаталось в меня, как клеймо. Одно время я так и вела себя. И всем говорила:
— Да! Я конченая!
Но находились те, кто мне противоречил:
— Дура ты! Ну, случилась беда, оступилась, но жизнь-то на этом не заканчивается! Главное — это жизнь! Жизнь человека бесценна, потому что ей нет цены. Да-да! На свете есть бесценные вещи, перед которыми меркнет все материальное.
Я видела дорого одетых знакомых девчонок где-то в клубах, в ресторанах, у которых были крутые сотовые телефоны, норковые шубы, машины. Некоторые из них собирались съездить на недельку в Лос-Анджелес… Это меня тоже когда-то волновало и напрягало… А я была сейчас одета, как бомж, что меня совсем не трогало. Мне ничего не хотелось. Я знала, к чему этот антураж прилагается, и не утруждала себя знаниями, что нынче модно. Я как будто устала от жизни, а ведь мне всего двадцать лет…
Так незаметно прошел почти год…
Некоторые считали, что я дура, некоторые — наоборот. Один знакомый бизнесмен сказал, когда мы ехали отдыхать в турбазу с веселой компанией: