Российские предприниматели и меценаты - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Гавлин cтр.№ 81

К этому времени Василий Петрович приобретает уже более прочное и независимое материальное положение. Он уже не приказчик у своего отца, а выступает на правах партнера в торговом деле. «Отдельного состояния я, действительно, не имею, – пишет он отцу Бакуниной, – но на первый раз батюшка назначил мне 50 тыс. рублей, обращающихся в общем нашем капитале, и за которые вместе при личных моих занятиях делами я буду ежегодно получать не менее 7 тыс. рублей, которых при готовой квартире, столе, экипаже, я полагаю, мне будет достаточно».

Потерпев неудачу в поисках спутницы жизни в дворянской образованной среде, Боткин кидается в другую крайность – ищет романтическую подругу в кругу, свободном от условностей света. Ранней весной 1843 года он влюбился в модистку с Кузнецкого моста Арманс Рульер. Герцен в «Былом и думах» в главе «Базиль и Арманс» подробно описал историю этого увлечения и женитьбы Боткина. Арманс, видимо, и не помышляла о законном браке до тех пор, пока сам влюбленный, исходя, видимо, из самых лучших побуждений, не сделал ей предложения, чтобы легализовать случайную связь. Однако теперь уже отец Боткина решительно воспротивился неравному браку, узнав, что его сын хочет жениться, по выражению Герцена, «на католичке, на нищей, на француженке», да к тому же еще с Кузнецкого моста, что было признаком не очень строгого поведения.

Для соблюдения тайны решено было венчаться в деревне, в селе Покровском, где летом жили Герцены. «Назначенный день истек, а пара не являлась. Поздно ночью, наконец, подъехал тарантас, и из него вылез Базиль, а за ним не Арманс, а Белинский. Оказалось, что Боткиным овладела вдруг томительная нерешительность и он тянул дело до приезда Белинского. По его совету Боткин написал невесте письмо с изложением своих сомнений. Арманс ответила на такое письмо, как и следовало ожидать, отказом в своей руке. «Я вас буду помнить с благодарностью и нисколько не виню вас: я знаю, вы чрезвычайно добры, но еще более слабы. Прощайте же и будьте счастливы». Друзья строго осуждали Василия Петровича за нерешительность.

В конце концов Боткин все-таки женился. «Я боролся с собою из всех сил, – признавался он, – подал просьбу о выдаче мне заграничного паспорта, гнал всякую мысль, всякое желание увидеть ее. Две недели почти продолжалась эта борьба, и я, утомленный, измученный, расслабленный, с мучительной болью в груди просил свидания и сказал, что я не могу, не имею сил уехать от нее».

1 сентября Василий Петрович венчался с Арманс в Казанском соборе в Петербурге. После венчания молодые сразу же отправились за границу, в путешествие. «Судьба послала, наконец, то, о чем я и думать давно перестал», – писал он Белинскому. Но семейной жизни не получилось. Это было соединение совершенно разных по темпераменту, культуре и взглядам на жизнь людей. «Помимо несоизмеримой разницы в идеалах, взглядах, уровне культуры, – отмечает один из биографов, – резко противоречили друг другу мягкость, половинчатость, утонченный характер Боткина и страстность, грубая простота, плебейская гордость его жены». Уже на пароходе они поссорились, по словам Герцена, из-за разногласий о герое одного из романов Жорж Санд, читанного ими в дороге. В письмах к Белинскому из Неаполя и Парижа Боткин описал историю своего неудачного брака, продолжавшегося месяц, в течение которого жизнь стала для него невыносимой. «Если я не застрелился, – пишет он, – то это потому, что мне вдруг блеснула мысль – расстаться». Письма показывают, что супруги по-разному смотрели на брак. У Боткина, по его словам, «не было претензий на счастье, но только на искренние дружеские отношения и на спокойствие», Арманс же «была полна требований на счастье и на жизнь – самых страстных и романтических» и хотела видеть в муже «только рабского любовника».

В Гамбурге между супругами произошло окончательное объяснение, после чего они расстались: «Из Франкфурта пришлось отпустить ее одну», – писал Василий Петрович. По другим сведениям, он довез Арманс до Парижа, где, очевидно, устраивал на работу. Боткин назначил Арманс ежегодную сумму в размере 275 рублей (1100 франков), а в предсмертном завещании выделил ей 20 тыс. франков. В дальнейшем Арманс уже одна возвратилась в Россию. Следы ее теряются где-то в Сибири.

Боткин, называвший в письме Герцену предстоящее путешествие с Арманс «праздником своей жизни», остался за границей один. Пытаясь как-то забыться, Василий Петрович, по воспоминаниям его друзей (Анненкова, Огарева и др.), «окунулся в самый омут парижских любовных и всяческих приключений». История с супружеством на несколько лет выбила его из творческой колеи, ожесточила, «развила в нем до крайности скептицизм в отношении к людям», вызвала наружу все, что таилось непривлекательного в его характере и что ранее заслонялось романтической увлеченностью и интеллектом.

Огарев писал в связи с этим своим московским друзьям: «Василий Петрович много изменился. Его характер принял странный оттенок желчности, и лучшая его натура только изредка пробивается симптоматически». Белинский обращался к вернувшемуся из-за границы Боткину в марте 1846 года со словами, далекими от восторженной характеристики прежних лет: «Скоро увидимся – тогда вновь познакомимся друг с другом. – Говорю, познакомимся, потому что после трехлетней разлуки ни я, ни ты – не то, что были». Романтический период жизни Боткина закончился. Внутренний перелом сказался и на его общественных и художественных взглядах.

В этот период литературные интересы отступают на второй план, а экономические все больше поглощают внимание Боткина-торговопромышленника. Он превращается в сторонника развития предпринимательства по западноевропейскому образцу. Критикуя отечественное купечество за стремление обособиться, он вместе с тем отмечал достоинства нарождающейся российской буржуазии, выступал в ее защиту. «Как же не защищать ее, – пишет Боткин в письме к П. В. Анненкову, – когда наши друзья, со слов социалистов, представляют эту буржуазию чем-то вроде гнусного, отвратительного, губительного чудовища, пожирающего все прекрасное и благородное в человечестве». Нужно отметить, что Боткин не смотрел на предпринимателей сквозь розовые очки: «Я вовсе не поклонник буржуазии, – пишет он тому же Анненкову 20 ноября 1846 года, – и меня не менее всякого другого возмущает и грубость ее нравов и ее сальный прозаизм… Я не в состоянии пристать ни к одной (из спорящих сторон. – М. Г.), хотя в качестве угнетенного класс рабочий, без сомнения, имеет все мои симпатии. А вместе с тем я не могу не прибавить: дай Бог, чтобы у нас была буржуазия!»

Главная контора чаеторговой фирмы Боткиных на Варварке в Москве

Связанный с традициями дворянской культуры, Боткин мечтал о «всесословной» буржуазии, включающей и дворянство. Он стал одним из предшественников и созидателей новой культурной общности, объединяющей две культуры: дворянскую и купеческую, разночинную, своеобразным связующим мостом между ними. Эти свои взгляды он переносил и в литературу: «Пока промышленные интересы у нас не выступят на сцену, до тех пор нельзя ожидать настоящей деятельности в русской литературе».