Последний набег крымцев на земли России был осуществлен в середине XVIII столетия. А до того, на протяжении двух с половиной веков, над южнорусскими землями дамокловым мечом висела угроза очередного набега. Всё наше государство из-за этого приобрело милитаризированный вид. Иного выхода не было. Либо стать страной воинов, либо стать страной рабов…
Поэтому любой служилый аристократ при дворе московского государя отлично понимал: надо драться на юге. И если придется голову свою ставить на кон, что ж, и головы жалеть не стоит. Тех, кто побежал, удерживая позиции на юге от натиска крымцев (как, например, Федор Шереметев), помнили долго.
Так что у многих отпрысков княжеских и боярских фамилий армейская карьера начиналась с неудобного и опасного назначения крепостным воеводой на юге. Некоторые аристократические семейства были от сей угрозы избавлены. Так, князь Иван Дмитриевич Вельский (будучи еще молодым человеком) начал воинскую карьеру с командования государевым полком, а уже второй его пост был — руководство самостоятельным полевым соединением, т. е. целой армией. С тех пор он ничем ниже армии не командовал254. Его не посылали куда-нибудь в Донков, Дедилов, Шацк или, скажем, Пронск. Но он заметно превосходил князя Ивана Петровича в знатности… Ничем ниже государева полка не командовал князь Иван Федорович Мстиславский — другой великий русский полководец того времени. Он также был знатнее Ивана Петровича Шуйского, хотя и не намного. Но воеводой тульским и пронским даже этот «столп царства» побывал. Мстиславские и Вельские стояли первыми в списках бояр середины XVI в. Князь Семен Иванович Микулинский по молодости честно сидел вторым воеводой в Туле и воеводой «за городом» на Рязани. Боярин Алексей Данилович Адашев воеводствовал в Елатьме255. И в такой же маленькой новой крепостице на пути у хищной степной конницы, как и Донков, начиналась карьера великого Дмитрия Хворостинина — настоящей военной звезды России. Хворостинин принял Шацк. Два маршрута славных русских воевод XVI в. — Шуйского и Хворостинина — на первых порах имеют немало сходства. Школа военачальника по нормам, принятым в Московском государстве, включала в себя тяготы «армейской лямки» на нижних уровнях военной иерархии. «Пускай его потужит»… Почти для всех. В том числе и для весьма родовитых персон.
Но только на первых порах…
Только в молодости.
Князь Шуйский по рождению своему мог претендовать на то, что князь Хворостинин должен был вырывать у судьбы долгой, честной, отважной службой. Один из них входил в узенький слой высшей русской аристократии, те несколько десятков родов, которые имели право занимать лучшие военные, административные и придворные должности в Московском государстве. Другой по крови чуть-чуть не дотягивал до высшего уровня знатности. Эта дистанция, на первый взгляд незначительная, сыграла в судьбе двух блистательных «командармов» ключевую роль.
Карьера князя И.П. Шуйского была далеко не столь головокружительной, как у князей И.Д. Вельского и И.Ф. Мстиславского, но она совершалась намного быстрее, чем у А.Д. Басманова-Плещеева и князя Д.И. Хво- ростинина.
Кровь значила больше, чем талант и тактический опыт.
В начале 1565 г. Иван IV учредил опричнину: выделил под свое прямое, непосредственное и ничем не ограниченное управление значительную часть территории России, а затем сформировал новый «двор» для себя и новую администрацию для всех этих земель. Автор этих строк рассматривает опричнину как военно-административную реформу, притом реформу не слишком обоснованную и в итоге неудавшуюся256. Она была вызвана общей сложностью военного и административного управления в Московском государстве и, в частности, «спазмом» неудач на Ливонском театре военных действий. Опричнина представляла собой набор чрезвычайных мер, предназначенных для того, чтобы упростить систему управления257, сделать его полностью и безоговорочно подконтрольным государю, а также обеспечить успешное продолжение войны. В частности, важной целью было создание крепкого «офицерского корпуса», независимого от самовластной и амбициозной верхушки служилой аристократии. Борьба с «изменами», как иллюзорными, так и реальными, была изначально второстепенным ее направлением. Когда начали формировать этот самый «офицерский корпус», туда брали в основном выходцев из нетитулованной старомосковской знати — боярских родов Плещеевых, Колычевых, Волынских; добавили к ним изрядное количество представителей второстепенной княжеской знати — Хворостининых, Охля- бининых и т. п., а затем впрыснули небольшое количество «худородных» дворян, облагодетельствованных лично монархом. На протяжении первых пяти лет в Боярскую думу опричнины и в опричные воеводы старательно не пускали высших аристократов — родовитых княжат. То есть тех же Шуйских, Вельских, Мстиславских, Голицыных, Трубецких, Хованских, Пронских, Одоевских. Казалось бы, открылся важный «социальный лифт», пойдет в гору карьера незнатных, но талантливых людей.
Но…
Опричнина стала нарушением сложившегося порядка вещей, и она сошла на нет, не принеся добра, мало выведя к вершинам военной иерархии достойных и одаренных персон. Больше возвысилось незамысловатых «карате- лей». Того же князя Д.И. Хворостинина, по-настоящему даровитого воеводу, она «подкинула» не столь уж высоко. Последние два с лишним года существования опричнины туда уже брали самое знатное княжье: в прежних соратниках Иван IV разочаровался и многих казнил.
После исчезновения опричнины для людей, не связанных со знатнейшими родами, уменьшилась возможность обходить глыбу высшей аристократии. Немногих царь мог приблизить к себе и дать высокий чин, если они происходили не то чтобы из «худородных людишек», а хотя бы из «аристократии второго ранга» — вроде тех же князей Хворостининых, Охлябининых, Телятевских, дворян из рода Нащокиных или же представителей знатных, но «захудалых» боярских семейств Москвы.
У Хворостинина, несмотря на его очевидный воинский талант и не менее очевидные боевые заслуги, служба на вторых ролях могла тянуться десятилетиями. Шуйский достиг высоких чинов почти сразу. Таков был обычай того времени: знатнейшему человеку давали понюхать пороху на должности в свите, сопровождавшей государя во время больших походов, — например, рынды (телохранителя- оруженосца), поддатни (помощник рынды) или иного свитского человека; затем выдерживали недолгое время в простых воеводских чинах, чтобы он мог примерить на себя тяготы военной работы, и если армейская карьера манила его, то дальше он получал только первостепенно важные посты.
Так было и в судьбе Ивана Петровича.
Для карьеры ему не понадобилась опричнина. Князья Шуйские прекрасно чувствовали себя и в земщине. Правда, один из них, князь Иван Андреевич, решил упрочить положение рода, женив сына Дмитрия на дочери Малюты Скуратова — большого царского любимца, пономаря в опричном «Слободском ордене». Под занавес опричнины (фактически в последние ее месяцы) и сам Иван Андреевич оказался в числе опричных бояр. Но всё остальное семейство Шуйских оставалось в земщине. Возможно, тут сыграла роль своего рода лукавая предусмотрительность. В иные годы опасность представляла опричнина, и пребывание вне ее могло привести к потере статуса; в другие же становилось опасно оказаться внутри опричнины. Так вот, Шуйские, как видно, решили сохранить семейство при любых обстоятельствах: если одна ветвь его будет истреблена или попадет в опалу, то другая сохранит жизнь, власть, влияние… Род так или иначе выживет и продолжится.