Рядом с такси лежали рядком три пассажира; одеяла прикрывали грудь и ноги. Врач «Скорой помощи» суетился над таксистом – пожилым мужчиной, сидящим, прислонившись к крылу автомобиля. Его лицо и одежда были покрыты капельками крови, словно необычной сыпью. Пассажиры лимузина еще находились в глубоком салоне автомобиля, их лица невозможно было разглядеть за потрескавшейся внутренней перегородкой.
Двигаясь с потоком машин, мы миновали место аварии. Кэтрин наполовину спряталась за спинкой переднего сиденья. Она неподвижно смотрела на полосы и петли смешанного с кровью масла, покрывавшие знакомое гравийное покрытие, как хореографическая схема сложной перестрелки, как диаграмма покушения. Воэн же, наоборот, высунулся из окна, выставив руки, как будто готовился схватить одно из тел. Из укромного местечка на заднем сиденье он уже достал камеру, висящую теперь на его шее. Глаза Воэна метались по трем разбитым автомобилям, словно он запечатлевал все подробности собственной мускулатурой, на белой сетчатке шрамов вокруг губ, отмечая каждое погнутое крыло и сломанную кость в калейдоскопе гримас. Пожалуй, впервые со дня нашей встречи Воэн обрел полное спокойствие.
Под вой сирен по встречной полосе подкатила третья «Скорая помощь». Полицейский на мотоцикле обогнал нас и притормозил, пропуская «Скорую». Я остановил машину и, заглушив мотор, посмотрел через плечо Кэтрин на печальную сцену. В 10 ярдах от нас стоял покореженный лимузин; тело молодого шофера еще лежало рядом на земле. Полицейский уставился на кровь, покрывшую траурной вуалью лицо и волосы молодого человека. Три техника с монтировками и специальными кусачками трудились у задней двери лимузина. Взломав заклинивший замок, они распахнули дверцу, демонстрируя запертых в салоне.
Два пассажира – розовощекий мужчина лет 50 в черном пальто и молодая женщина с бледной анемичной кожей – сидели на заднем сиденье. Чуть подавшись вперед, они смотрели на полицейских и сотню зрителей, как незначительных членов королевской семьи на утреннем приеме. Полицейский снял дорожный плед, укрывавший ноги пассажиров до талии. Это простое движение, открывшее голые ноги женщины и скошенные, явно сломанные лодыжки мужчины, немедленно изменило всю сцену. Юбка женщины задралась до талии, а бедра раскрылись, словно она намеренно выставила напоказ промежность. Левой рукой женщина по-прежнему держалась за оконную петлю, и на белой перчатке проступала кровь. Распахнутое пальто ее спутника открывало черные брюки и кожаные туфли. Правое бедро мужчины вытянулось, как у танцора, отрабатывающего движения танго. Повернувшись к молодой женщине и протянув к ней руку, он сполз с сиденья и ткнулся коленом в кучу кожаных сумок и осколков.
Машины в нашей полосе двинулись дальше; я завел мотор и поехал. Воэн поднес камеру к глазам и убрал, только когда врач попытался выбить ее у Воэна из рук. Над нами проплыл пешеходный мостик. Наполовину высунувшись из окна, Воэн уставился на лес ног, прижатых к железным перилам, потом открыл дверь и выскользнул наружу.
Пока я прижимал «Линкольн» к обочине, Воэн бежал обратно к пешеходному мостику, уворачиваясь от машин.
Вслед за ним мы вернулись к месту аварии. Сотни лиц прижимались к окнам автомобилей, едущих по эстакаде. Зрители стояли в три ряда на тротуарах и островке безопасности, жались к забору из проволочной сетки, отделявшему насыпь дороги от территории магазинов и жилых кварталов. Полицейские уже отчаялись разгонять громадную толпу. Несколько техников собрались у разбитой спортивной машины, вскрывая металлическую крышу, которая придавила головы седоков. Пассажиров такси несли на носилках в «Скорую». Мертвый шофер лимузина лежал, накрытый одеялом с головой, а доктор и два санитара полезли на заднее сиденье.
Я оглядел толпу. Тут было много детей, некоторых родители заботливо усадили на плечи – чтобы лучше было видно. Всполохи полицейских мигалок хлестали по лицам зрителей, пока мы взбирались на насыпь к забору. Никто не выказывал тревоги. Зрители смотрели на место происшествия спокойно и заинтересованно, как покупатели на аукционе породистых рысаков. В расслабленных позах собравшихся читалось общее понимание тонких нюансов: значение смещенной решетки радиатора лимузина, искореженного корпуса такси, узоров на лобовом стекле.
Между мной и Кэтрин деликатно втиснулся мальчик лет 13 в ковбойском костюме. Он неторопливо жевал резинку, глядя, как последнего пассажира такси поднимают на носилки. Полицейский с метлой посыпал известью залитый кровью бетон у спортивной машины. Аккуратными движениями, словно опасаясь нарушить сложную человеческую арифметику повреждений, он начал сметать темнеющие комки к обочине.
От торговой площадки к месту происшествия подбирались новые зеваки – пролезали через дыру в проволочном заборе. Мы наблюдали, как двух обитателей лимузина достают через перекошенную дверь. И разумеется, в наших мозгах возникали самые живые эротические фантазии, воображаемые половые акты, проходящие с величайшей пристойностью и пиететом к окровавленному лону молодой женщины, лежащей в автомобиле; а присутствующие подходили и залезали в помятый салон, и каждый вставлял член женщине во влагалище, зароняя семя бесконечного будущего, которое расцветет от союза страсти и жестокости.
Вдоль всей Вестерн-авеню, на обеих обочинах эстакады, растянулась огромная процессия машин, задержанных аварией. Стоя в центре застывшего урагана, я ощущал полное спокойствие, словно утихла моя одержимость бесчисленными автомобилями. Воэн, наоборот, потерял интерес к катастрофе. Подняв камеру над головой, он грубо проталкивался через толпу по мосту. Кэтрин смотрела, как он одним прыжком преодолевает последние шесть ступенек и проскакивает мимо усталых полицейских. Глаза Кэтрин, избегающие меня, но устремленные на покрытое шрамами лицо Воэна, хотя Кэтрин крепко вцепилась в мою руку, – все это не удивляло меня и не расстраивало. Я уже ощущал, что нам троим еще предстоит извлечь максимум из этой катастрофы, применить ее животворные возможности к нашей жизни.
Последняя «Скорая», врубив сирену, понеслась прочь. Зрители возвращались к своим машинам или лезли по насыпи к дырке в проволочном заборе. Мимо нас прошла девочка-подросток в джинсовом костюме; молодой человек обнимал ее за талию. Кулак он упер ей в правую грудь и поглаживал сосок костяшками пальцев. Они уселись в желтый пляжный багги, обвешанный висюльками, и уехали под звук эксцентричного клаксона. Дородный мужчина помогал жене подниматься по насыпи, положив ладонь ей на ягодицу. Сексуальность пропитала воздух, словно все мы были прихожанами после проповеди, торопящимися прославить сексуальность с друзьями и незнакомцами, и ехали в ночь, чтобы повторить кровавую литургию с самыми неожиданными партнерами.
Кэтрин оперлась на багажник «Линкольна» и прижалась лобком к хромированному молдингу «плавника». На меня она по-прежнему не смотрела.
– Ты поведешь? Ты в состоянии?
Я стоял, расставив ноги, и вдыхал освещенный прожекторами воздух. Я снова ощущал свои раны на груди и коленях. Я поискал свои шрамы – нежные повреждения, приносившие изящную и согревающую боль. Мое тело светилось в этих точках; так воскрешенный человек наслаждается излеченными травмами, приведшими к его первой смерти.