Легион Безголовый - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Костин cтр.№ 98

Ох, рано вы, ребятушки виртуальные, радовались. Рано рученьки коряво нарисованные вскидывали. Рано речевки победные покрикивали. Не видать вам больше друга своего несуразного. Не сидеть вам за одним столом, не ходить вместе по земным рощицам, не рубить головы русским парням да девушкам.

— Лесик! Ты чего несешь?

У меня с детства такой порок имеется. Когда чем-то увлечен сильно, разговаривать сам с собой начинаю. Вот и сейчас. В ответственный момент битвы прорвало.

Ничего не объясняя, отмахиваюсь. Сорвалось, так сорвалось. Какие объяснения, когда на моих глазах настоящая история творится. Пусть даже и на свалке городской. Пройдут года, пройдут века, и вспомнится история, как генералу в день хмурый с небес пришла виктория.

А генерал между тем из сугроба выбирается. Отряхиваться от снега и прочего мусора не спешит. В зубах шашку зажимает, хватает ведро, наполовину пустое, и, не раздумывая, выплескивает содержимое на врага, дико визжащего и от боли весело скачущего. И давай рубить его, пока не опомнился. И вдоль, и поперек. И с пробором, и лесенкой. И с выпадом, и просто так, как придется. В бою за красотой удара следить не приходится. Самому бы увернуться от соперника разъяренного.

Пяти минут не прошло, как под ногами генерала нашего только месиво, краской тщательно залитое, остается. Ничего похожего на Охотника. Генерал в завершение пинает пару раз для надежности куски крупные и со слезами радости на лице морщинистом к нам оборачивается.

— Жаль, фотоаппарата нет, а то бы неплохие фотки на память получились, — шмыгает носом Садовник, поднимая со снега обороненные нечаянно четыре подснежника. Знать, не пришло еще время цветами разбрасываться.

А над нашими боевыми рядами дружное “ура!” проносится. В воздух шапочки взлетают лыжные, с дырками для глаз прорезанными. Народ обнимается, здравицами возвращающегося генерала встречает, за автографами выстраивается. Предлагает референдум общегосударственный устроить, чтобы день этот памятный выходным днем назначить.

Но, чувствую, рано мы в праздники ударились. Враг не дурнее нашего, соображает, что поединок исхода битвы не решает. Группируется для удара мощного.

— Ты гляди-ка, что вытворяют? — возмущается Садовник, подскакивая. Отбирает у меня бинокль, пристраивается к окулярам. Естественно, что в стекла замороженные ничего не видит. — Прапорщик, у тебя глаза молодые, зоркие, глянь-ка сама, что это они затевают?

Баобабова из-под руки осматривает дислокацию противника:

— Перестраиваются. В боевой порядок под названием “свиное рыло”. Нам в училище про такое рассказывали. У немцев позаимствовали.

Я не соглашаюсь:

— Не “свиное рыло”, а “поросячий пятак”. Видите, в круге сплошном два места пустых оставляют? Для чего только — не понимаю. Может, для пленных.

— Охотники пленных не берут, — отрезает Садовник. — Я когда средним секретным агентом был, слышал о таком “поросячьем пятаке”. Африканские доисторические туземцы так динозавров загоняли. Выследят у водопоя особо крупную рептилию, на дыбы поднимут и давай его дубинами по пузу стучать. А свободные места для того, чтобы динозавр, когда в кучу охотников со злости прыгнет, лапами никого не раздавил. Наши предки тоже дураками себя не считали.

Разноцветная масса агрессора, завершив перестроение, всколыхнулась, зашевелилась и с постоянной скоростью, примерно четыре километра в час, вперед двинулась.

— Вот и наше время пришло, — Машка поправляет бронежилет, ноздрями хищно шевелит. Сдергивает с плеча пулемет, из того же Мира Детского под расписку позаимствованный. Занятная и жутко дорогая штука шариками с краской стреляет. Сам хотел такой же заиметь, но товар штучный, в экземпляре единственном, Баобабова первой захапала. И сейчас из себя всю такую крутую изображает. — Ты, Лешка, вперед сильно не лезь. Без тебя моральный дух у наших вояк совсем упадет. И так, посмотри, озираются. Мы уж как-нибудь сами управимся.

— Главное, как можно ближе их подпустить! — кричу вслед убегающей на передовую напарнице.

Вспыхивает снег серебряным огнем. Разгоняет ветер облака последние. День такой, что и погибать не страшно.

— А ты, сынок, что здесь топчешься? — Солнце хоть и в глаз светит, но лица Садовника не разглядеть, как ни пытайся. А когда твоих глаз никто не видит, легко указания другим давать. — Иди, лейтенант, твое место там. А я уж за тебя здесь подежурю. Был бы здоровый, сам бы вперед кинулся, да, видно, не судьба. Иди.

В последний момент удерживает, притягивает к себе:

— Не забывай, лейтенант, кто ты и в каком отделе работаешь. Верь — все хорошо будет. Видение мне было, будто в мозг мой забрался кто-то. К победе нашей это видение. Главное — верить, ведь так, лейтенант? — И засмеялся смехом незнакомым, страшным каким-то смехом. Впрочем, я раньше никогда особенно к смеху Садовника не прислушивался. Мало ли кто как радость выражает, мне-то какая разница?

Что ни говори, стоять среди передовых шеренг совсем другое, нежели в тылах топтаться. Чувства особенные, никакими словами непередаваемые. Единение с товарищами по оружию невероятное. Только слегка ноги на льду скользят.

Встаю между Моноклем и Баобабовой. Машка только недовольно покосилась. Не послушался ее, в массы ринулся. Но сказать ничего не сказала. Поздно потому что-то говорить. Охотники вот они. Рукой подать.

А как до врага рукой подать, то и до войны совсем близко.

Не доходя до нас шагов пятнадцати, Охотники огонь на верное поражение открывают. Из всего, что стрелять может, поливают. В грудь сразу пара пуль врезается. Отшвыривает на пару шагов, опрокидывает в снег колючий. Свистит над головой, жужжит противно. Снежные фонтанчики под ногами людей прыгают.

Сопротивленцы, народ хоть и необученный, сразу смекает, что лучше такое перележать. Все, как один, на землю валятся. Пятками к врагу наступающему, а головой, понятное дело, к Садовнику, который на холме ближайшем у флага вместе со старушкой дежурит. Ноги — не голова, поболят от ушибов многочисленных да перестанут. А с головой дружить надо. Совершенно некстати вспоминается сказочная избушка, которая все время к лесу передом, к путникам задом. Тоже, видать, не из глупого рода-племени.

Баобабова плюхается рядом. Неудачно набирает полный бронежилет снега. Под шквальным огнем пытается выгрести холодную массу руками, плюет на это, двигается ко мне поближе. Перекрикивает свист пуль голосом спокойным:

— Долго нам так не вылежать. Перестреляют, как курей на насесте. Надо что-то делать. Может, окопаемся, пока не поздно?

— Глубоко не зароемся, да и лопаты забыли с кладбища прихватить. В атаку надо людей поднимать.

— Что? Не слышу.

— Контузило? В атаку, говорю, надо идти. Многих скосит, но наше преимущество только в ближнем бою проявится. Иначе смерть позорная обеспечена.

Машка кивает, соглашаясь. Тщательно прицелившись, стреляет одиночным из автомата импортного прямо в загипсованную ногу Садовника. Тот смешно так подскакивает, чуть барабан пионерский не опрокидывает, но соображает, что красное пятно на гипсе не есть смертельная рана, а заранее договоренный сигнал.