Легион Безголовый - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Костин cтр.№ 58

— А остальные?

Монокль игнорирует вопрос, но я замечаю его быстрый взгляд в сторону вагончика, из которого торчит дымящаяся труба.

— Далее у нас отделение легкой шизофрении.

Охранники настойчиво подталкивают меня дальше по коридору. Машку не трогают, она сама как привязанная за мной топочет. Лицо ее хоть и непроницаемо равнодушное, но я напарницу знаю. Чувствую, как клокочет гневом сердце прапорщика.

Большое, вполне уютное по человеческим меркам, помещение. Пол застелен матами, стены обиты войлоком. Десятки рожковых люстр заливают зал ровным ярким светом. Длинный, метров на тридцать, стол. За ним, склонившись над шахматными досками, сидят задумчивые больные.

— Сеанс одновременной игры, — шепотом поясняет Монокль. — Мозги вправляет моментально. Двухмесячный курс — и пациент готов полностью себя обслуживать. Работа по индивидуальной программе. Нет — больной как раз со здоровыми гроссмейстерами и играет. Один против сорока. Индивидуальный курс, хоть и платный. Экий вы непонятливый, дружок. Мы со всей Европы лучших шахматистов приглашаем. Отечественные мастера тоже охотно соглашаются помочь, особенно за валюту.

— А почему доски пустые?

Монокль резко останавливается и подозрительно заглядывает мне в глаза:

— Странно, что вы не понимаете. Для данного вида больных не важно, чем играть. Главное — процесс. Отсутствие фигур позволяет им сконцентрироваться на собственных мыслях, понять, зачем они здесь и почему. Впрочем, вы медбрат, а не психиатр и не знаете, что возникновение в мозгу больного придуманных им галлюцинаций и бредовых наклонностей способствует конечному излечению.

За нашими спинами раздается громкий крик. Это один из гроссмейстеров подскакивает со стула. — Электрический разряд, — хмыкает Монокль. — Выигрывать у больного не рекомендуется. Даже детским матом. Зачем травмировать пациента? Но эти чемпионы такие азартные, все время забывают, где находятся, вот мы и напоминаем. Вы бы видели, что с ними происходит, когда они вчистую наших дорогих больных обыгрывают. Один пепел остается. Впрочем, хватит о смешном. Если вас, товарищ Пономарев, не придушат или не проткнут вилкой, чего нельзя исключить, увидите все сами.

А теперь прошу за мной. Вы мне понравились, и я хочу показать вам свою гордость. Реабилитационную площадку. Спорю, что ни вам, ни вашей подопечной Машеньке такое видеть ни разу не доводилось.

Еле переставляя ноги, бреду за Моноклем. Желание наброситься и придушить этого человека столь велико, что дрожат руки и трясутся внутренности. Машка, почувствовав, что ее напарник, старший лейтенант Пономарев, сейчас сорвется, наступает мне на пятку.

Естественно, спотыкаюсь, чуть не падаю, но Ба-обабова, вроде как невзначай, подставляет плечо. И бормочет только одно слово: “Работа!” Это у нас с ней такой условный сигнал. Если кто-то из отдела переступает невидимую грань между долгом и чувствами, второй сотрудник отдела “Пи” обязан остановить произвольный выплеск эмоций.

Санитары в униформе распахивают перед нами широкие двери, и мы выходим на смотровую площадку. Внизу, под ногами, небольшой стадион. Зеленая стриженая травка, трибуны с редкими охранниками, санитары со сложенными на груди руками — все как положено.

— Площадка для самых реабилитированных. — Гордость переполняет Монокля, аж распирает его белый костюм.

По травке стройными колоннами маршируют вполне здоровые на вид люди. В центре стадиона военный оркестр издевается над трубами и барабанами. Слышатся команды широкоскулых сержантов.

Монокль что-то говорит одному из санитаров. Тот сбегает по лестнице вниз, переговаривается с охранником. Колонны перестраиваются и под музыкальную композицию “А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк…” маршируют грозными отрядами перед смотровой трибуной.

Мне кажется, что это я, а не Баобабова, сошел с ума, но происходящее слишком явно, чтобы не верить собственным глазам.

— Стройными рядами проходят перед трибуной юные психи! — Монокль светится от возбуждения. Отдает честь шагающим внизу, параллельно объясняя мне, что к чему на стадионе. — Сто двадцать подростков, считающих себя Павликами. Лучшие доносчики клиники. Даже на меня доносят. Мне же, умники, и доносят. Надежда человечества, не находите?

Соглашаюсь. Иного сделать не могу. Ордера на арест при себе не имею. Да и, появись желание, арестовать немедленно главного врача не получится. Мы еще не знаем, где врата и какую роль играет в агрессии на человечество человек в белых одеждах.

Павлики Морозовы, удивительно друг на друга похожие, что-то кричат, задирают подбородки, преданно пожирают глазами трибуну. Следом за пацанами топчет траву рота Наполеонов. Лица, опять же, все на одну харю. И одеты одинаково. Треуголки, мундиры в золоте, деревянные шпаги по ногам колотятся.

— Гвардия, — напоминает о себе Монокль. — Гонору много, но это для здоровья полезно. Посмотрите лучше на следующих. Не представляете, сколько сил я положил, чтобы бригаду дееспособную сколотить.

Бригада из квадратных матросов с разорванными на груди тельняшками уминает траву под смотровой ложей. Впереди отряда задирает ноги женщина в бескозырке.

— Комиссар, — поясняет Монокль.

Решаю приоткрыть карты:

— Отлично маршируют. Им только оружия не хватает.

— Да, — задумчиво соглашается главврач, не замечая каверзности вопроса. — Оружия нам действительно не хватает, — но вовремя одумывается: — Еще посмотрите или пройдете в свои покои?

На глазок определяю, что до окончания торжественного парада минимум два часа. После матросов во главе с комиссаршей ждут своей очереди скалолазы, терминаторы, хоббиты, депутатский корпус, Тимур и его одиозная команда, сборная страны по футболу, тверской взвод из падших женщин и целый диверсионный отряд из гаишников.

Если это Охотники, то, судя по количеству, агрессия на человечество начнется с минуты на минуту. Я же не дурак, вижу, что к чему. Готовые штурмовые отряды. Что на моем месте сделал бы капитан Угробов? Дал приказ на захват? Или проверил бы все до конца?

До нашего, вернее сказать, до баобабовского номера добираемся минут десять. Проходим через многочисленные двери, петляем по лабиринтам коридоров, слушаем крики и стоны больных психов. По дороге предаюсь тоскливым размышлениям.

Что же получается? Все действительно больные согнаны в первое и второе отделения, где планомерно уничтожаются, освобождая место для Охотников. То, что оккупанты из виртуальности действуют под личиной психически выздоравливающих пациентов, — яснее ясного. Стадион — это плацдарм, где формируются команды. Но дыра, о которой упоминал Садовник, не обнаружена. И неизвестна точная дата начала экспансии. Но время есть, я уверен. И это дает некоторое преимущество человечеству. Какое? Об этом я подумать не успеваю.

— Вот мы и пришли. — Такой неприятный главный врач, у меня аж в животе урчит. — Прошу, Машенька, заходите, осмотритесь.