"Москва, спаленная пожаром". Первопрестольная в 1812 году - читать онлайн книгу. Автор: Александр Васькин cтр.№ 86

Как отмечал позднее Ростопчин, «одна колокольня, два места в стенах, две башни и четвертая часть Арсенала взорваны. Царский Дворец остался невредим, даже огонь не мог в него проникнуть. Починки стоили всего на все 500 000 тысяч рублей». ^[196]

Французский майор Шмидт писал: «Маршалу Мортье, герцогу Тревизскому, Московскому губернатору, было поручено Наполеоном сжечь все фабрики, бумаго-прядильни и другие заведения и магазины, которые уцелели от прежних пожаров, это приведено в исполнение в последние четыре дня пребывания французской армии в Москве».

Перед бегством из Москвы французы решили взорвать и уцелевшие монастыри, и среди них Новодевичий монастырь, заложив порох под все его постройки. Однако в последний момент смелые монахини монастыря потушили фитили, предотвратив уничтожение обители. Ныне прах одной из монахинь покоится в монастыре:

«25 сентября посетил монастырь сам Наполеон и велел Святые и задние ворота заделать лесом, завалить землею и поставить на них по 1 пушке; оставить для входа и выхода ворота боковые, устроить против Святых ворот батарею. Приходскую Иоанно-Предтеченскую близ монастыря церковь, подбив стены, взорвать, что сие и было исполнено (в 2012 году церковь восстановлена – А.В.).

Сверх того, в монастыре под собор, церкви, колокольню и кельи прорыты были небольшие канавки. При выходе из монастыря в 10 часу пополудни 8 октября, неприятели прилепляли зажженные свечи в кельях к деревянному строению и в церквах к иконостасам, кидали свечи на пол и в солому, объявив живущим в монастыре еще 6 числа, чтоб спасались. По выходе неприятелей из монастыря, казначея с оставшимися двумя сестрами бросилась всюду осматривать и нашла под собором 6 ящиков патронного пороху и 6 раскупоренных бочонков с положенными на них зажженными фитилями; тотчас фитили затушила, в порох налила воды, и в прочих церквах и кельях, где разбросаны были зажженные свечи и уже начинало загораться, затушила огонь, не доведя монастырь не до малейшего вреда». ^[197]

«Третий день (9 числа) прошел в перестрелке и ошибках за Тверскою же заставою и в нападении казаками на засевшую близ упомянутой мельницы в каменном доме пехоту с пушкою, которая действовала почти беспрестанно. Перед вечером пришедший с корпусом своим под Москву храбрый и славный Генерал-Лейтенант Барон Винценгероде поехал со всею доверенностию, обыкновенно свойственною истинным героям, сопровождаемый только своим Адъютантом, на неприятельской пикет, внутри города стоявший, вероятно для каких-нибудь переговоров, и вопреки военным законам, которые должны быть святы не менее других, взяты оба в плен», – писал князь Шаликов.

На этапе – дурные вести из Франции. Худ. В.В. Верещагин

Генерал-лейтенант барон Ф.Ф. Винцингероде 10 октября приехал в Москву для ведения переговоров с маршалом Мортье с целью предотвращения взрыва Кремля, но был взят в плен. Об этом докладывал государю генерал И.Д. Иловайский 11 октября:

«Генерал-Адъютант Барон Винценгероде 10 сего Октября дал повеление авангарду своего корпуса выступить под начальством его Иловайского из села Никольского к Москве; весь же корпус следовал сзади под командою Генерал-Майора Бенкендорфа. Генерал-Адъютант Барон Винценгероде, атаковав быстро передовые посты неприятельские, расположенные в самом городе, принудил их по некоторой перестрелке отступить и преследуя неприятеля к Кремлю, отделился сам от своего отряда вперед, не взирая на выстрелы, дабы убедить неприятельского начальника, прекратить огонь как совершенно бесполезный и не могущий помешать Российскому корпусу овладеть Москвою. Сия отважная неустрашимость имела пагубное последствие для сего храброго и почтенного Генерала, ибо неприятельский отряд, подпустя его к себе в самое близкое расстояние в сопровождении единственно Изюмского гусарского полка Ротмистра Нарышкина, схватил их обоих, не взирая на белые платки, коими обыкновенно означаются выезжающие на переговоры и таким образом были они оба увезены в плен. Генерал-Майор Иловайский, следуя совершенно распоряжению, сделанному Генерал-Адъютантом Бароном Винценгеродом, овладел Кремлем и очистил весь город от неприятеля, который в оном оставил свои госпитали и довольное количество военных припасов. Ежечасно приводят довольное число пленных». ^[198]

15 октября Винцингероде был представлен Наполеону, который намеревался его расстрелять, поскольку считал подданным своей империи. Позднее освобожден отрядом полковника А.И. Чернышева близ Минска.

Следы пребывания в Москве французов были ужасными. Для москвичей итоги пожара накрепко слились с последствиями оккупации. Жуткая картина открылась всем, кто возвращался в Первопрестольную столицу. Нервы сдавали даже у военных, которых вряд ли можно было еще чем-то удивить после кровопролитного Бородинского сражения. Пролежавший месяц в Голицынском госпитале прапорщик А. Норов не узнал города:

Карикатура на Наполеона. Худ. И.И. Тербенев. 1813 г.

«Нельзя вообразить себе те ужасные картины, которые развертывались перед нами по мере того, как мы подвигались от Калужских ворот к Москве-реке. Один только наш квартал от Калужской заставы до Калужских ворот уцелел от пожара (но не совсем от грабежа), и, конечно, благодаря графу Лористону, занимавшему, как мы сказали, дом графини Орловой. Таким образом был пощажен Донской монастырь. Все, что видно было перед нами, сколько мог обнять глаз, было черно; высокие трубы домов торчали из груд развалин; полизанные пламенем дома, закопченные снизу доверху высокие церкви были как бы подернуты крепом, и лики святых, написанные на их стенах, проглядывали с своими золотыми венцами из-за черных полос дыма; несколько трупов людских и лошадиных были разбросаны по сторонам. Замоскворечье было нам мало знакомо; но тяжкое впечатление такого зрелища навело на всех нас глубокое молчание, и, проезжая мимо поруганных святых церквей, мы творили крестное знамение. В некоторых церквах, несколько уцелевших, двери были распахнуты настежь, и груды хлама и разных снадобий и мебели наполняли их. Но как выразить то чувство, которое объяло нас при виде Кремля! Когда мы въехали на Каменный мост, картина разрушения представилась нам во всем ужасе… Мы всплеснули руками; Иван Великий без креста, как бы с размозженною золотою главою, стоял одинок, не как храм, а как столб, потому что вся его великолепная боковая пристройка с двумя куполами и с огромными колоколами была взорвана и лежала в груде. Когда мы проезжали ближе, то видели с набережной у подошвы его, там, где он соединялся с пристройкою, глубокую продольную трещину.