Тайна гибели Бориса и Глеба - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Боровков cтр.№ 54

В первом обобщающем труде по истории раннесредневековой Чехии — «Хронике» Козьмы Пражского, составленной в первой четверти XII в., братоубийство подвергается категоричному порицанию. Хронист пишет: «О том, как Болеслав, недостойный называться братом этого мужа, обманом заманил брата своего на пир, как задумал убить его, чтобы овладеть княжеством, и каким образом ему удавалось скрывать братоубийство перед народом, но не перед богом, достаточно, как я полагаю, рассказано в житии святого мужа [Вацлава]. После короткой жизни [Вацлава] Болеслав, этот второй Каин, встав на путь преступления, добился княжения».

Показательно, что Козьма сравнивает Болеслава Жестокого — «братоубийцу, достойного проклятия», — с Каином. Иными словами, в представлении чешского хрониста он является столь же «окаянным», как и Святополк в представлении его русских собратьев по перу, — и это при том, что ни в одном из житий Вацлава история Каина и Авеля не привлекается для пояснения смысла излагаемых событий. Таким образом, подобное сопоставление является «творческой инициативой» пражского каноника.

Конечно, соблазнительно было бы предположить, что на представления Козьмы оказал влияние Борисоглебский цикл, тем более что как раз к этому времени относятся свидетельства о почитании Бориса и Глеба в Сазавском монастыре, где в 1095 г. была захоронена часть их мощей. Однако единственно приемлемым будет предположение о том, что для славянской историографии этого периода характерно соотнесение локальных явлений с их библейским «протографом», как оригинальная и в определенном смысле универсальная черта историко-культурного восприятия эпохи.

С другой стороны, Козьма сравнивает братоубийцу с наиболее отрицательными в средневековом представлении правителями Античности: «Князь Болеслав, — если, конечно, можно назвать князем того, кто был таким безбожником и мучителем, — по своей жестокости превосходил Ирода, по кровожадности — Нерона, по бесчеловечности своих преступлений — Деция, а по беспощадности — Диоклетиана, за что, как говорят, получил прозвище Болеслав Жестокий» .

В этом принципиальное отличие пражского хрониста от древнерусских коллег, отождествлявших Святополка преимущественно с библейскими персонажами. Образ Болеслава Жестокого в чешской историографии сформирован из комплекса черт, как сближающих, так и разделяющих его со Святополком Окаянным. Общей, безусловно, является морально-этическая предпосылка эксцессов, происшедших в Чехии и на Руси, — внушенное дьяволом честолюбивое стремление к власти, которое приводит к братоубийству. Болеслав в итоге осознал тяжесть своего преступления и, «исповедавшись Господу Богу [в том], сколько сотворил он грехов, помолился богу и всем святым и, послав слуг, принес тело своего брата Вячеслава из города Болеслава в славный город Прагу, говоря: „Я согрешил, и мой грех и мои беззакония я зна“» — сообщает «Востоковская легенда» .

Согласно утверждению Козьмы Пражского: «…тело мученика св. Вацлава вследствие ненависти завистливого брата было перенесено из града Болеслава в город Прагу. Брат [Вацлава] Болеслав вел себя со дня на день все хуже и хуже. Он не чувствовал никакого раскаяния в своем поступке. Полный гордой спеси, он не мог более сносить того, что бог за заслуги своего мученика Вацлава совершал бесчисленные чудеса над его могилой, и тайно приказал своим верным слугам перенести [тело Вацлава] в город Прагу и похоронить в церкви св. Вита; он сделал это для того, чтобы чудеса, которые совершал бог во славу своего мученика, приписывались заслугам не Вацлава, а св. Вита» . Этот достаточно тенденциозный пассаж демонстрирует эволюцию представлений чешской историографии в X — начале XII в.

Характерно, что почти во всех славянских легендах Святовацлавского цикла перенесение тела Вацлава-Вячеслава в Прагу представляется как акт покаяния Болеслава, хотя Crescente Fide приписывает его почитателям Вацлава, утверждая, что его брат так и не раскаялся в своем преступлении. Козьма Пражский интерпретирует эту процедуру как целенаправленную акцию по дискредитации нового святого. Эта точка зрения сближает его с составителем «Легенды Никольского», где говорится, что Болеслав «устрашился не божьего страха, а стыдясь людей», тайно приказал священникам перезахоронить прах брата . Противоречия памятников Святовацлавского цикла в интерпретации этих событий настолько велики, что было предложено выделить в чешской историографии X–XI вв. «княжескую» и «церковную» версии.

Характеристика Болеслава в «Чешской хронике» является весьма противоречивой. Козьма Пражский сообщает, что «князь Болеслав, сознавая содеянное им преступление, боясь мучений в тартаре и постоянно думая над тем, как ему умилостивить бога», посвятил служению церкви своего сына Страхкваса . Согласно гипотезе Б. Н. Флори, противоречие возникло потому, что Козьма в данном случае обратился к «княжеской» традиции. «В Хронике Козьмы, несмотря на приведенный выше эпизод, образ Болеслава, в целом, выдержан в последовательно отрицательных тонах». Более того, исследователь полагает, что хронист полемизировал с «княжеской» версией событий . С другой стороны, противоречие пражского хрониста согласуется с агиографической традицией Святовацлавского цикла, за исключением «Легенды Никольского», где создан демонический образ Болеслава, одержимого бесами, сближающий его с летописным образом Святополка .

Прямая параллель между Болеславом и Святополком была проведена в «Минейной редакции Жития Вячеслава»: «В то же время дьявол, который издавна ненавидел человеческий род, посеял лукавую мысль в сердце Болеслава и настроил его против брата, так же как и окаянного Святополка, который, задумав злое против своих братьев в своем сердце, перебил своих братьев и один овладел властью в Русской земле, не зная об отомщении божьем, так как слуги божии не зря носят меч, но на погибель нечестивым» .

Отличие, однако, состоит в том, что в Святовацлавской агиографической традиции осознание Болеславом совершённого преступления ведет к его искуплению, и, таким образом, исключается мотив божественного возмездия или мести. В памятниках Борисоглебского цикла, особенно в «Анонимном сказании», упорствующий в своей гордости Святополк, напротив, усугубляет убийство Бориса убийством Глеба и Святослава, что делает необходимым их отмщение. Логично будет предложить объяснение этому феномену, исходя из политических условий формирования культов: если в Чехии власть осталась в руках прямых потомков Болеслава Жестокого, то на Руси в результате междукняжеской войны 1015–1019 гг. власть перешла от старшей ветви Святославичей к младшей, что и потребовало привлечения дополнительных аргументов для его объяснения.

Интересно, что во II книге своей «Хроники» о «безбожном Болеславе», убившем «своего брата Венцислава, князя Чехии, верного Богу и королю», упоминает и Титмар Мерзебургский . Но, кроме упомянутого замечания, епископ (как, впрочем, и его предшественник, саксонский хронист Видукинд) не сделал никаких заключений, вероятно, считая его вполне естественным для «неправедного», «безбожного», правителя. Индифферентность имперской историографии X–XI вв. к феномену братоубийства можно объяснить лишь исходя из того обстоятельства, что в политической истории германского королевства, наполненной междоусобными войнами, он не имел прецедентов.