Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Бобровникова cтр.№ 104

Теперь же его охватил безумный, мучительный ужас — одно из тех чувств, которое толкает самого осторожного и рассудительного человека на отчаянные и исступленные поступки.

Среди всего этого беспросветного мрака Тиберий видел только один луч, один проблеск надежды — стать трибуном во второй раз. Прежде всего у него будет еще год неприкосновенности, а год — это очень много. Затем он спокойно доведет до конца свои реформы. Но это было совершенно незаконно. Быть трибуном два раза запрещала конституция. Тиберию оставалось одно — любыми путями склонить на свою сторону плебс. Он пользовался каждым удобным случаем, «чтобы еще сильнее озлобить и взволновать народ» (ibid., 13). Он обещал все новые и новые популярные законы, один другого радикальнее — говорил, что сократит срок военной службы, отнимет суд у сената, позволит народу обжаловать судебные приговоры (Plut. Ibid., 16). Он делал все, чтобы тронуть плебеев и разжалобить их. Он беспрестанно напоминал, что гибнет ради них. Он стал появляться на улицах в трауре. Однажды он пришел на Форум весь в черном, ведя за руки детей, и «просил римский народ позаботиться о них и об их матери, ибо сам он обречен» (Plut. Ti. Gracch., 13). Он жалобно умолял плебеев спасти его и «избрать трибуном на следующий год, указывая, что из-за защиты их интересов ему грозит опасность» (Арр. В. C., 1,13).

После нескольких таких душераздирающих сцен народ был готов на все, только бы спасти Тиберия. Теперь за ним ходила целая толпа и сторожила его и днем и ночью (Plut. Ibid., 16). Семпроний Азелион пишет: «Ведь Гракха, когда он возвращался домой, сопровождала толпа не меньше трех или четырех тысяч человек» (HRR, Fr. 7). Так Тиберий, сам того не сознавая, сделал последний шаг, превративший его в глазах порядочных людей в преступника, — он окружил себя шайкой уличных головорезов, как афинские тираны. Этим и попрекал его в свое время Метелл.

Роковой день выборов приближался. Тиберий был издерган до последней степени и до последней степени издергал народ. В назначенный день он с толпой приверженцев пришел на площадь. По римским законам выборами магистратов на следующий год руководили люди, занимающие эту же должность в этом году. Поэтому коллеги Тиберия бросили жребий. Председательствовать выпало некоему трибуну Рубрию.

Но едва толпа приблизилась к урнам, как враги Тиберия закричали, что быть трибуном два раза нельзя, а потому выборы незаконны. В ответ гракханцы вопили, что законны. Рубрий, оглушенный этими криками, совсем потерялся и не знал, что предпринять. И тогда, в этот критический момент, к нему подошел Тиберий и потребовал, чтобы он сложил с себя председательство. Когда несколько месяцев назад Тиберий отрешил от должности Октавия, он назначил на его место какого-то своего клиента (Plut. Ti. Gracch., 13). Это был человек совершенно безвестный, и ни один источник не может правильно написать его имени — у Плутарха он назван Муций, у Аппиана — Квинт Муммий, у Орозия — Минуций (Plut. Ti. Gracch., 13; App. В. C., I, 12; 14; Oros., 5, 8, 3). И вот этому-то Муммию, или Муцию, приказал Тиберий уступить председательство (Арр. В. C., I, 14). Рубрий, смущенный и испуганный, готов был уже согласиться, но это последнее беззаконное и наглое требование переполнило чашу терпения остальных трибунов. Они потребовали, чтобы жребий бросили снова (ibid.). Но Тиберий зашел уже слишком далеко. Отступать было поздно. Он продолжал настаивать на своем. И тут он почувствовал, что даже народ дрогнул. Кроме того, ему показалось, что собралось недостаточно его сторонников. Тогда он решил сорвать собрание под любым предлогом. Взяв слово, он «сперва, чтобы затянуть время, стал хулить своих товарищей по должности, а потом распустил собрание, приказав всем явиться завтра» (Plut. Ti. Gracch., 16) ^[176].

Все это произвело на Тиберия ужасное впечатление. Он казался совершенно убитым (Арр. В. C., 1,14). Вечером он снова появился на Форуме в глубоком трауре «и удрученно, униженно, со слезами на глазах молил граждан о защите» (Plut. Ti. Gracch., 16). Всю остальную часть дня он ходил «по Форуму со своим сыном, останавливался с ним около отдельных лиц, поручал его их попечению, так как самому ему суждено очень скоро погибнуть от своих недругов» (Арр. В. С., I, 14). Современник этих событий, Семпроний Азеллион, офицер Сципиона, вспоминает: «Он стал молить, чтобы они защитили его и его детей…. и поручал сына народу, чуть не плача» (HRR, Fr. 7).

Ему удалось взбудоражить плебс. «Бедные начали очень горевать. Они думали… о Гракхе, который боится теперь за себя и который столько вытерпел из-за них. Вечером бедные пошли провожать Гракха с плачем до его дома и убеждали смело встретить грядущий день» (Арр. В. C., 1,15). Прощаясь с ними, Тиберий со слезами сказал, что «боится, как бы враги ночью не вломились к нему в дом и не убили его, и так взволновал народ, что целая толпа окружила его дом и караулила всю ночь напролет» (Plut. Ti. Gracch., 16).

Следующий день должен был решить судьбу Тиберия. Легко себе представить, что в эту ночь он не мог сомкнуть глаз и как тень блуждал по дому. Вспомнил ли он свою счастливую, блестящую юность, свои подвиги под стенами Карфагена, только он достал свое оружие и стал его разглядывать. Но когда он взял в руки свой великолепный, богато украшенный шлем, из него неожиданно выползла змея. Тиберий в ужасе отшатнулся. Это был знак смерти. Наутро Тиберий велел произвести гадание по курам. Он в волнении спросил у прислужника, как ведут себя птицы. Тот мрачно отвечал, что они даже не вышли, когда он бросил им корм; тогда он с силой встряхнул клетку, но птицы сидели нахохлившись и вышла только одна — вытянула левое крыло и вернулась опять. У Гракха упало сердце.