Несостоявшийся император Федор Алексеевич - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Богданов cтр.№ 61

В чине Дмитрия Внука господствовало родовое начало. «Божьим изволением, — говорил великий князь, — от наших прародителей великих князей старина наша то и до сих мест: отцы, великие князья, сыновьям своим старшим давали княжество великое». Очень важным было указание и на законность власти отца государя, благословляемого на великое княжение. Наследие Византийской империи как первоисточник великокняжеской власти указывалось лишь в одной редакции чина, однако именно эта мысль получила развитие впоследствии. В пространной редакции чина Ивана Грозного введение в церемонию — дополнительно к бармам и шапке Мономаха — креста, скипетра и цепи, а также миропомазания, прямо связано с представлением о наследии Константинополя — Второго Рима. Эти инсигнии зримо символизировали имперское наследие, но ни царь, ни митрополит об этом не объявляют. Только в описательной части чина пояснено значение креста, «что прислал тот греческий царь Константин Мономах на поставление великим князьям русским с бармами и с царским венцом».

Непосредственно в диалог царя и патриарха наследие Второго Рима вошло при венчании Михаила Федоровича. Удрученный целой серией избраний — Бориса Годунова, Василия Шуйского и себя самого, — юный государь ссылался на то, что царь Федор Иванович приходится ему «дядей». Михаил подчеркивал, что венчается «по прежнему нашему царскому чину и достоянию», идущему от Рюрика и Владимира Мономаха, «который превысочайшую честь и царский венец и диадему от греческого царя Константина Мономаха воспринял, почему и Мономахом наречен, от него же великие Российские государи царствия венцом венчались… даже до… царя Феодора Ивановича… на сем престоле недвижимы были».

По обыкновению, идущему с венчания Федора Ивановича, митрополит в своей речи на венчании первого Романова усилил обоснование прав коронуемого на власть. Подтвердив сказанное Михаилом, он подробно разобрал неприятные казусы с избранными царями — Василием Шуйским и Владиславом Сигизмундовичем, а также изложил печальную историю пленения отца Михаила Федоровича, Федора Никитича Романова (Филарета). Очевидный разрыв династии заставил митрополита подчеркнуть преемственность «царского чина и достояния» через Мономахов венец. «Царствия венец на главу восприми, — воскликнул митрополит Ефрем, обращаясь к Михаилу Федоровичу, — его же взыскал от древних лет великий государь Владимир Мономах, чтоб нам от вас, великого государя, от вашего царского прекрасноцветущего корня пресветлая и прекрасная ветвь процвела, в надежду и в наследие всем великим государствам Российского царства!».

Разрыв в династии решительно ликвидировал Филарет Никитич в своей речи при поставлении на патриаршество (22 июня 1619 г.) ^[291]. Он заявил сыну, что тот сидит «на престоле прародителей твоих: прадеда вашего… царя… Иоанна Васильевича… и деда вашего… царя… Феодора Иоанновича… и прочих прежде бывших царей Российских». Эта версия прямого родства вошла во все последующие царские чины вместе с высказанной Филаретом надеждой, «яко да тобою, пресветлым государем, благочестивое ваше царство паки воспрославит и распространит Бог от моря и от рек до конца вселенной, и расточенное во благочестивое твое царство возвратит и соберет воедино, и на первообразное и радостное возведет, чтобы быть над вселенной государю царю и самодержцу христианскому, и воссиять, как солнцу среди звезд».

Включение в царские чины Молитвы Филарета о «собирании» земель в едином вселенском государстве (она восходит к особой молитве Бориса Годунова) было взаимосвязано с резким усилением поиска корней царства — ведь границы подлежащего возвращению «расточенного» зависели от размеров наследства. Алексей Михайлович (чин венчания которого переполнен отсылками на наследие Мономаха) впервые назвал царями Рюрика и Владимира Святого, а патриарх Иосиф разъяснил, что в наследство царей входит не только Второй, но и Первый Рим: «Происходит великих государей царей российских корень и самодержавствовали в Великой России от превысочайшего первого великого князя Рюрика, который от Августа кесаря, обладающего всей вселенной».

Второй составляющей корня российских государей было крещение Руси Владимиром Святым, третьей — венчание Владимира Мономаха венцом константинопольского императора. Непосредственно в связи с этим Алексей и патриарх Иосиф в два голоса характеризовали достижения Михаила Романова, который: 1) сохранил крепкое благочестие и веру; 2) устроил всем православным покой, тишину и благоденствие, благодаря чему страна при нем процвела свыше «всех великих государств»; 3) прославил свое имя среди всех великих христианских и мусульманских государей, так что друзья и недруги пожелали с ним мира, а многие народы вошли ему в подданство.

Дважды повторяемая в чинах венчания Алексея и его детей Молитва Филарета сделалась еще воинственней — слава и распространение царства во вселенной связано в ней с победой над врагами и покорением народов, хотящих войны. В чине Федора Алексеевича в этом контексте восхваляется его отец Алексей — хранитель веры, защитник церкви, хозяин государства и крепкий победитель врагов, имя которого было страшно и славно во всем мире. Так же потом в чине Ивана и Петра славился царь Федор.

Именно такими должны были быть самодержцы, претендующие на обладание вселенной, наследники Первого и Второго Рима. Но этого оказалось недостаточно! Третий Рим — Москва — считался нерушимым потому, что это было земное царство Христа. В поучении царям со времен Ивана Грозного неизменно утверждалось, что самодержец избран Богом замещать его земной престол. Царь своей душой отвечает перед Богом за спасение душ подданных. В свою очередь патриарх всегда уподобляется пророку Самуилу, через которого Бог избирает Давида «в цари над людьми» (некоторые отклонения в чине Федора Ивановича не прижились в последующих чинах).

Но Российское царство, даже возведенное к потомку императора Августа Рюрику и наследуемое по своему собственному чину, имело недостаточно священный, сакральный характер, что явственно обнаружилось после нововведений в чине Алексея Михайловича. При огромном значении церемонии венчания это не могло не быть учтено самым тщательным образом. Литература о мировых монархиях была ко времени венчания Федора Алексеевича проработана в Посольском приказе и соотнесена с российскими реалиями ^[292]. Родовое начало царской власти не отвергалось, но уступило первое место ее божественному происхождению.

Необходимые элементы сакрализации, как справедливо заметил Е.В. Барсов, были найдены при обращении к чинам венчания византийских императоров. Кроме того, патриарху, роль которого подчеркивалась и его громогласными распоряжениями, и похвалами ему со стороны Федора Алексеевича, было вменено в обязанность в пристойных случаю речах (сочиненных в Посольском приказе) явственно и четко подчеркнуть божественную основу власти российских государей.

Наконец, изменилась сама формула царского венчания: Федор Алексеевич короновался прежде всего «по преданию святой восточной Церкви» и лишь затем — «по обычаю древних царей и великих князей российских». Во избежание недопонимания новая формула повторялась в чине Федора Алексеевича трижды (а в чине Ивана и Петра — пять раз). Не только слова — сама церемония зримо объясняла и оттеняла смысл формулы, что самодержец венчается «по преданию святыя восточныя Церкви». Это было продемонстрировано максимально наглядно. Люди не могли не заметить, что на царском венчании распоряжается исключительно патриарх. В ходе церемонии, выслушав обычную речь царя о желании короноваться, Иоаким по византийскому образцу вопросил: «Како веруеши и исповедуеши Отца и Сына и Святаго Духа?» В ответ Федор Алексеевич, в отличие от всех своих русских предшественников, торжественно произнес Никео-Цареградский символ веры. Затем, помимо шапки Мономаха, барм, скипетра и державы, на царя, согласно чину императоров, была возложена царская одежда. Далее, причастие и миропомазание Федор принял по приобщении патриарха и епископов, но до приобщения дьяконов. Наконец, церемония сия проходила не на специальном месте перед царскими вратами, а в самом алтаре — царь уподоблялся священнослужителю!