* * *
До пирса уже оставалось не более двадцати футов, и через иллюминатор доктор Сандерс видел брюки цвета хаки на ногах встречающих. Вытащив из кармана захватанный конверт, он вынул из него письмо, написанное светло-синими чернилами, глубоко впитавшимися в мягкую бумагу. И на письме, и на конверте стояла печать цензуры, а часть конверта, где, как предполагал Сандерс, находился адрес, кто-то вырезал.
Когда пароход ткнулся в причал, Сандерс в последний раз на борту перечитывал письмо.
Вторник, 5 января.
Дорогой Эдвард!
Наконец-то мы здесь. Лес тут прекрасней, чем где-либо в Африке, настоящая сокровищница. Мне не хватает слов, чтобы описать наше изумление, когда мы каждое утро окидываем взором еще подернутые туманом, но сверкающие как Святая София склоны, где каждая ветвь – словно усеянный самоцветами полусвод. Макс, по правде, находит, что я излишне овизантинилась – даже в клинике я хожу с распущенными волосами до пояса и выставляю напоказ свою напускную меланхолию, хотя на самом деле впервые за долгие годы мое сердце поет! Мы оба мечтаем, чтобы ты оказался с нами. Клиника здесь невелика – всего десятка два пациентов. По счастью, люди, населяющие эти лесистые склоны, проходят по жизни с каким-то почти сомнамбулическим терпением; на их взгляд, работа наша носит скорее социальный, а не лечебный характер. Они проходят сквозь темный лес со светящимися коронами на головах.
Наилучшие пожелания от Макса – как, естественно, и от меня. Мы часто тебя вспоминаем.
Свет здесь все превращает в алмазы и сапфиры.
С любовью,
Сюзанна.
Когда подкованные башмаки досматривающих пароход застучали по палубе у него над головой, доктор Сандерс как раз перечитывал последнюю строку письма. Несмотря на неофициальные, но твердые заверения со стороны префектуры Либревиля, он никак не мог поверить, что Сюзанна Клэр и ее муж обосновались в Порт-Матарре: так не похож оказался сумеречный свет, разлитый над рекой и джунглями, на ее описание леса вокруг клиники. Никто не мог сказать ему ничего вразумительного об их точном местонахождении, как, впрочем, никто не мог объяснить и внезапное введение цензуры на почтовые отправления из этой провинции. Когда Сандерс стал проявлять излишнюю настойчивость, ему напомнили, что переписка обвиняемых в уголовных преступлениях подлежит цензуре; что касается Сюзанны и Макса Клэр, подобное предположение казалось смехотворным.
Размышляя о приземистом проницательном микробиологе и его статной темноволосой жене с высоким лбом и спокойными глазами, доктор Сандерс не мог не вспомнить неожиданный отъезд этой четы из Форт-Изабель тремя месяцами ранее. Связь Сандерса с Сюзанной длилась уже два года и поддерживалась только потому, что он не мог ни на что решиться. Провал его попытки полностью посвятить себя ей выявил, что Сюзанна стала средоточием всех преследовавших его в Форт-Изабель сомнений. Одно время он подозревал, что выбрал работу в лепрозории не из одного только чистого человеколюбия, что, быть может, его привлекала сама идея проказы и все то, что она могла представлять на подсознательном уровне. Сумрачная красота Сюзанны постепенно отождествилась у него в мозгу как раз с этой темной гранью души, а их связь стала попыткой прийти к соглашению с самим собой и своими двусмысленными побуждениями.
Но, обдумав все это лишний раз, Сандерс признал, что на поверхности лежит и другое, существенно более зловещее объяснение их внезапного отбытия из госпиталя. Получив от Сюзанны письмо с описанием причудливых, экстатических видений леса – когда потемневшие участки кожи прокаженного теряют чувствительность, не обходится без поражения нервных тканей, – он решил последовать за ними. Чтобы не оповещать Сюзанну о своем прибытии, он не стал выяснять, почему письмо подверглось цензуре, а просто взял в госпитале месячный отпуск и отправился в Порт-Матарре.
По описанию лесистых склонов в письме Сюзанны он догадался, что клиника должна находиться неподалеку от Монт-Ройяля и, скорее всего, примыкает к одному из шахтерских поселков; сверхбдительностью французов, владеющих рудниками, и объясняется, должно быть, выходка цензуры. Однако активность на причале – там с десяток солдат суетились вокруг штабной машины – означала, что все не так просто.
Он начал было аккуратно складывать письмо, разглаживая похожую на цветочный лепесток бумагу, как дверь каюты вдруг резко распахнулась, ударив его по локтю. В каюту шагнул Вентресс и, извиняясь, кивнул Сандерсу:
– Прошу прощения, доктор. Мой чемодан. – И добавил: – Таможенники на пароходе.
Недовольный, что Вентресс застал его за чтением старого письма, Сандерс небрежно запихнул листок и конверт к себе в карман. На сей раз Вентресс, похоже, не обратил на это внимания. Взявшись за ручку чемодана, он настороженно прислушивался к происходящему на палубе у них над головой. Без сомнения, он прикидывал, что делать с пистолетом. Уж чего-чего, а тщательного таможенного досмотра багажа никто из них не ожидал.
Решив, что лучше оставить Вентресса одного, дабы он мог выбросить оружие в иллюминатор, доктор Сандерс взялся за свои чемоданы.
– Ну что ж, до свидания, доктор. – Вентресс улыбался. Он придержал дверь, чтобы Сандерсу было легче пройти. – Было так интересно, я получил массу удовольствия, разделив с вами каюту.
Доктор Сандерс кивнул:
– В этом было, наверное, и кое-что от вызова, не так ли, мистер Вентресс? Надеюсь, победа всегда достается вам столь же легко.
– Сдаюсь, доктор! – Вентресс поднял руки, а потом помахал вслед уходящему по коридору Сандерсу. – Я охотно предоставляю вам смеяться последним, ведь ваш инструмент – коса, если я не ошибаюсь?
Не оглядываясь, Сандерс вскарабкался по трапу в салон, чувствуя у себя на спине взгляд оставшегося в дверях каюты Вентресса. Остальные пассажиры расположились на стульях вокруг бара, среди них был и отец Бальтус, а рядом развернулись длительные дебаты между старшим помощником, двумя таможенниками и сержантом полиции. Сверяясь со списком пассажиров, они дотошно изучали каждую фамилию, будто разыскивая какого-то пропавшего пассажира.
Когда доктор Сандерс ставил на пол свои чемоданы, он уловил обрывок фразы:
– …и никаких журналистов.
Тут один из таможенников кивком подозвал его к себе.
– Доктор Сандерс? – спросил он, сделав ударение на его фамилии, будто втайне надеясь, что это всего лишь прозвище. – Из университета Либревиля?.. – И, понизив голос, добавил: – Физический факультет? Можно взглянуть на ваши бумаги?
Доктор Сандерс достал паспорт. Стоя в нескольких шагах от него, отец Бальтус внимательно наблюдал за происходящим.
– Моя фамилия Сандерс, я из Форт-Изабель, из лепрозория.
Извинившись за ошибку, таможенники переглянулись и пропустили доктора Сандерса, не потрудившись взглянуть на его чемоданы. Через несколько мгновений он уже спускался по сходням на причал. Местные солдаты бездельничали вокруг машины. Заднее сиденье оставалось незанятым, вероятно дожидаясь отсутствующего физика из Либревильского университета.