– Выкладывай.
– Нам следует прямо сейчас, не теряя ни секунды, отправиться к тебе и устроить засаду.
– Зачем?
– Подстеречь этих мерзавцев, застать их на месте преступления и вывести на чистую воду.
– А мы справимся?
Хармс потряс у него под носом набалдашником трости:
– Не смей сомневаться. Тем более, что другого выхода просто нет. Обратиться не к кому, на неблагонадежных всем начхать, ни одному человеку в городе мы не можем доверять. Разве что Самуилу Яковлевичу, но у него сейчас и без наших проблем забот по горло.
Введенский потушил сигарету в пепельнице и сказал:
– Умно ли идти на лобовое столкновение? Их много, Даня. Они повсюду, а нас только двое. Что мы сможем им противопоставить?
Вместо ответа Хармс снял кепку и вынул из нее потрепанную колоду карт Таро. Повертел ее в пальцах, достал из середины три, положил перед собой рубашками вверх. Щелкнул ногтем по горлышку графинчика, зажмурился, шумно выдохнул и одним движением перевернул все три карты разом. Выпали Смерть, Дурак и Дьявол.
– Пожалуйста, – сказал Хармс, внимательно вглядываясь в символы и рисунки на потертом картоне. – Понимай это, как душе угодно, ты человек вольный. Но я, если хочешь знать, вижу здесь неминуемую победу.
– Где именно?
– Дурак может трактоваться разнообразно, – сказал Хармс. – Особенно учитывая нынешнее положение Венеры и Урана, а также Дьявола и Смерть. Просто вдумайся: Смерть!
– Раз так, в путь, – кивнул Введенский. – Не будем терять времени.
Они поднялись, переглянулись и вышли. Город встретил их цоканьем копыт по мостовой, далекими пьяными выкриками и шумом влажного ветра. Небо громоздилось над ними аметистовой вечностью, и только слева, на западе, его освещало багровое пламя Преисподней, пробивающееся из-за горизонта. Приятели не спеша двинулись по Литейному строго на север, свернули на улицу Пестеля, которую Хармс настойчиво называл Пантелеймоновской, перешли реку по одноименному мосту и очутились в Летнем саду.
– Вот здесь, – уверенно сказал Введенский, не сбавляя шага и указывая куда-то в темноту между тропинками. – Вот здесь я видел их последний раз. Сегодня в три пополудни. Один стоял с зонтиком в руках и постоянно смотрел то на меня, то на часы. А другой сидел у его ног, подобно собаке, и скалил клыки.
– Как они были одеты? – спросил Хармс, вглядываясь во мрак.
– Серые шинели. Галифе. Сапоги. Без шляп. Головы и лица бриты наголо. Стоило мне подняться со скамьи, оба мгновенно ретировались.
– Куда?
– Не имею ни малейшего понятия. Возможно, ко мне в шкаф. Возможно, прямиком в Отдел, чтобы доложить о провале наружного наблюдения или как это там у них называется.
– Ничего, Александр Иванович, не падай духом, – сказал Хармс. – В квартире им точно некуда деться будет. У тебя, надо признать, солидная жилплощадь, но уж с Летним садом ее не сравнить. А кстати, слышал ли ты, что приключилось на днях с Пентопасовым?
– С Абрамом Демьяновичем?
– С ним самым. Ну так слышал или нет?
– Нет. Да и зачем? Неинтересно.
– Откуда тебе знать, что неинтересно! Сперва послушай…
Непринужденно беседуя, друзья прошли насквозь Летний сад, пересекли по Кировскому мосту дышащую зимним холодом Неву. На проспекте Максима Горького, возле Петропавловки, они зашли в пивную, пропустили по кружечке, и только затем направились в сторону Съезжинской улицы, на пересечении с которой и стоял дом, где жил с отцом Введенский.
О, что это был за дом! Пятиэтажная гора, бугрящаяся массивными мускулами эркеров, увенчанная, словно короной, трехглавым аттиком, откуда с вечным ужасом наблюдали за мельтешащими внизу людскими жизнями бессмертные каменные женщины. Только в таком доме, похожем на переросший свою сказку замок людоеда, и должен обитать настоящий поэт. Каждый раз, приходя в гости, Хармс чувствовал, как в сердце мерзко ухмыляется зависть, и ничего не мог с ней поделать – ни угрозы, ни увещевания, ни обещания не действовали на нее.
В первом этаже располагался магазинчик – покосившаяся скрипучая дверь под нечитаемой вывеской. Несмотря на поздний час, он еще работал, и Хармс купил пол-литра водки.
– У тебя же найдется закуска? – спросил он Введенского.
– Не знаю, – ответил тот, с подозрением разглядывая свои окна в третьем этаже. – Будем надеяться.
Они поднялись в квартиру. Отец уже спал. Стараясь не скрипеть половицами, прошли в комнату Александра Ивановича, уселись на продавленном диване перед окном, не зажигая света. Хармс тут же принялся раскуривать трубку.
– Я оставлю тебе свой архив, – сказал Введенский. – Все, что написано. Видит Бог, даже роман оставлю, хотя он и отвратительный.
Хармс не отвечал, сосредоточившись на трубке.
– Когда соберусь уезжать, – сказал Введенский. – Когда не останется другого выхода. Ни черного, ни пожарного, ни запасного.
– Куда поедешь?
– В теплые края. Туда, где под ласковым солнцем бродят босиком красавицы со смоляными волосами и кувшинами домашнего вина на головах.
– Неплохо.
– Недурно.
Введенский сходил на кухню за кастрюлей, полной холодных макарон, и двумя рюмками. Стали пить водку, разговаривая вполголоса о разложении времени, о Гамсуне и Майринке, об идеальных женских фигурах. Закусывали не торопясь, курили, наблюдая как в крохотном мире за окном тьма безжалостно давит последние воспоминания о минувшем дне. Все казалось правильным и возможным.
Но вот бутылка опустела, а следом за ней – и кастрюля. Введенский зевал, глаза его слипались.
– Пора мне на боковую, Даня, – сказал он. – Дальше тянуть бессмысленно. У нас есть план?
– Ложись, как ни в чем не бывало. Я спрячусь, – Хармс обвел комнату осоловелым взглядом. – Ну хоть бы и вон там, за комодом. Обещаю сохранять бдительность. Не волнуйся, я встал сегодня только после обеда, так что меня еще долго не начнет клонить в сон.
Сказано – сделано. Введенский принялся раздеваться, а Хармс бродил по комнате, внимательно разглядывая все ее немногочисленное убранство: часы, письменный стол, комод, покрытый кружевной скатертью. К шкафу он подошел в последнюю очередь.
– Отсюда, значит, выбираются твои убийцы?
– Скоро сам в этом убедишься.
Хармс распахнул дверцы. В шкафу висел пиджак, стояла пара тщательно начищенных ботинок, на полке были сложены выглаженные сорочки. Он пару раз стукнул тростью в заднюю стенку, пожал плечами:
– Не похоже, чтобы тут был потайной ход.
– Его там нет, – устраиваясь на диване, сказал Введенский. – Я точно знаю, потому что всю неделю двигаю шкаф туда-сюда вдоль стены едва ли не каждое утро. Ход до сих пор не появился.