Самая страшная книга. Чертовы пальцы - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Тихонов cтр.№ 36

Потом Грачев повалился ничком, содрогнулся раз, замер. Из-под плаща расползалась в обе стороны вонючая лужа, а в лучах света становилось видно, что от нее поднимается пар. Несколько секунд, может, целую минуту, Таня и Вадик просто стояли над ним, не отводя фонарей.

– Все, – сказал наконец мальчик. – Умер.

Он вдруг – Таня не успела не только среагировать, но даже понять, что происходит – резко подскочил к мертвецу, нагнулся над ним, выхватил из кармана плаща какой-то предмет и отпрыгнул назад.

– Вот! – торжествующе прошептал он. – Последнее!

В руках Королев держал обгоревшую, изрядно истрепанную и помятую, но пока еще не развалившуюся тетрадь в черном переплете.

– Что это? – спросила Таня, хотя знала ответ.

– Книга. Татьяна Павловна, у вас есть зажигалка?

– Нет. Погоди-ка.

Таня вернулась к машине, открыла бардачок и без особого труда отыскала в нем то, что нужно.

– Отлично, – кивнул Вадик. – Минутное дело.

– Не заглянем внутрь?

– Я заглядывал.

Гримуар занялся быстро. Огонь жадно заглатывал страницы, наверстывая упущенное. Таня аккуратно, чтобы не сбить пламя, положила горящую тетрадь на заднее сиденье, рядом с рукой Молота.

– Может, разведем костер? – спросил мальчик. – Вы замерзли.

Таня, которую и вправду начала бить дрожь, покачала головой:

– Давай-ка лучше в город поживее. Столько дел.

– Пойдемте, – Вадик тронул Таню за локоть. – Татьяна Павловна? Вы мне по дороге все расскажете, хорошо?

– Конечно.

– С нами ведь должны связаться?

– Связаться?

– Человек с позывным Полнолунный, да? Я просто слышал кое-что, пока мы ехали.

– Не знаю, – Таня остановилась, посмотрела, обернувшись, на «десятку», освещенную изнутри все еще горящей черной книгой. Свет и тьма, огонь и ночь, зло, пожирающее само себя. Бытие, пожалуй, действительно можно расчертить двумя перпендикулярными линиями, но линию своей жизни на этой оси координат каждый рисует сам. Таня повернулась к мальчику, уже зная, что в понедельник утром, независимо от того, как будут развиваться события, войдет в кабинет директора и напишет заявление об уходе. Слишком многое ждало ее. Слишком многое нуждалось в немедленном исправлении. Пустые холсты. Запылившиеся краски.

– Не знаю, – повторила она. – Надеюсь, однажды все-таки свяжутся. Но я, наверное, сама попробую их найти.

– Круто.

– Как только что-нибудь узнаю, сразу тебе сообщу.

– Договорились.

Некоторое время они шагали молча, замерзшие, уставшие, погруженные в свои мысли, следили за пляшущими впереди лучами фонарей.

– Вот, блин, – сказал Вадик через пару минут. – Подстава.

– В чем дело?

– Вы больше не будете у нас вести?

– Нет.

– Жалко. Назначат вместо вас завуча, а она очень скучно рассказывает. И вообще, тяжело одному в целой школе знать правду.

– Ты привыкнешь. Это станет твоей суперсилой.

– Мне ведь никто не поверит.

– Это уж точно. Чтобы поверили, придется врать.

Молодая женщина с мальчиком шли по пустой трассе в сторону городских огней. Морось прекратилась, стих ветер, устав от трудов праведных. Небо готовилось к первому снегу. Ученик спрашивал, учительница отвечала, и ночь больше не имела над ними власти.

– Христос рождается! Славите!

Ледяной ветер обжигает щеки, бросает в лицо колючую снежную крупу, уносит дыхание, вырывающееся изо рта белым паром. Снег звонко хрустит под торопливыми шагами, и от этого хруста кажется, будто следом, совсем рядом, идет еще кто-то, большой и тяжелый.

– Христос на земле – встречайте!

Серебряный морозный лунный свет залил все вокруг, вычертив на снегу четкие тени – такие же иссиня-черные, как бездонная пропасть неба вверху. Снег и небо, свет и тьма, а между ними только деревня, да смех, доносящийся из-за домов, да звучная, плавная песня.

– Христос с небес – возноситеся!

Глеб спешил. Просторный и светлый, но уже покосившийся от времени дом, в котором его отец, сельский учитель, жил вместе со всей своей немногочисленной семьей, стоял на самом отшибе, рядом с ветхой школой. Чтобы оттуда добраться до околицы, где сегодня начались святочные гулянья, ему даже летом потребовалось бы немало времени. А уж теперь и подавно: закутанный в тулупчик, доставшийся от старшего брата, в валенках не по ноге, в свалявшемся отцовском треухе неуклюже вышагивал он по главной деревенской улице, потея и тяжело отдуваясь.

Голоса становились все громче, отчетливее. Впереди показалась вереница огоньков – это уже шли по деревне колядовщики, от дома к дому, от крыльца к крыльцу. Где-то среди них был и брат, нарушивший вчерашнее обещание взять его с собой. Глеб скрипнул зубами от досады и побежал. Валенки терли ноги, треух то и дело съезжал на глаза, по спине лился пот, но он бежал, потому что хотел быть среди этой веселящейся толпы, хотел смеяться и петь вместе с ними, славить и колядовать. Хотел увидеть ряженых.

Процессию, как полагалось, возглавлял мехоноша. Глеб узнал его, это был Никита, сын кузнеца и лучший друг брата. Высокий, плечистый, он закинул за спину огромный холщовый мешок, пока еще наполненный едва ли на четверть. Следом за ним шли парни и девушки с фонарями в виде берестяных домиков со свечами внутри и бумажными звездами на высоких шестах. Когда Глеб наконец подбежал к ним, они как раз поднимались на очередное крыльцо.

Чуть позади колядовщиков двигались ряженые. У них не было фонарей, и здесь, между светом и тьмой, они выглядели сумрачно и жутко. Массивные, бесформенные силуэты с бледными уродливыми мордами, в которых было совсем мало человеческого. У Глеба захватило дух. Он вдруг вспомнил, как два года назад бабушка рассказывала им с братом о том, что во времена ее молодости ряженые изображали вернувшихся из-за гроба мертвецов, которые стремились к своим родным в канун Рождества. Глебу тогда было всего семь, и он мало что понял, но сейчас готов был поверить, что перед ним не живые люди, а выходцы с того света. Бабушка умерла еще весной, и, может, она тоже стояла среди них.

Но вот кто-то в толпе ряженых, несмотря на мороз, ударил по струнам балалайки, кто-то – в мохнатой медвежьей маске – звонко и гулко ударил в бубен, и наваждение исчезло, пропало без следа. Нет и не было никаких покойников, лишь веселые гуляки в вывернутых мехом наружу тулупах и с закрытыми лицами. Остановившись, тяжело дыша, во все глаза смотрел Глеб на маски: тут и козел, и медведь, и волк, и свинья, и черт. Некоторые мужики, не мудрствуя лукаво, повязали на головы бабьи платки или просто вымазали щеки сажей, некоторые нацепили берестяные личины с нарисованными на них смешными рожами. Никого не узнать.