Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в ХIХ в. - читать онлайн книгу. Автор: Полина Венгерова cтр.№ 80

Возможно, некоторые из молодых читателей подумают, что я вижу ситуацию в слишком мрачном свете. Что мои воспоминания темной пеленой застилают мое зрение. О нет. Я добросовестный летописец. Но я ясно вижу глубокие тени, действительно надвигающиеся на пути новой молодежи.

Третье поколение! Покажите мне ваше счастье, покажите мне благородство вашей морали — и я с готовностью склонюсь перед вами.

…Постепенно отцы, которые устранили из воспитания своих детей еврейский обычай и ритуал, позволив им получить исключительно современное западноевропейское образование, начали понимать свою роковую ошибку. Сами они, даже отвернувшись от религии и традиции, все же в глубине души оставались евреями — хорошими евреями в национальном смысле слова. Они еще гордились своим прошлым; ибо в них продолжали жить воспоминания детства. Но уже их дети были лишены этих воспоминаний, в чем виноваты были сами родители, главным образом отцы. Нередко юноши, обладавшие более чувствительной душой, осознавали свою нищету и обвиняли в ней родителей!

Правда, была возможность в какой-то мере возместить отсутствие домашнего воспитания систематическими религиозными занятиями в общественных школах. Толковые учителя могли бы легко привлечь интерес молодых к великому еврейскому прошлому, обратить внимание на древнюю еврейскую поэзию, на историю еврейства и таким образом пробудить в них гордую уверенность, что они принадлежат к народу с богатой старой потрясающей культурой и историей. Тогда еврейские юноши не терялись бы при первом же соприкосновении со школьной молодежью другого племени, не испытывали бы унижения при всяком напоминании об их еврейском происхождении, не отвернулись бы столь гневно от своего народа, не забыли бы своего долга, не отдали бы столь безоглядно свои силы на службу «другим». А они это сделали. К сожалению, еврейские учителя религии не всегда и не везде оказались на высоте своей задачи. Лишь очень и очень немногие понимали свою миссию.

В шестидесятые годы начинается русификация евреев. В начальный период просвещения, во времена влияния Мендельсона, преподавание в еврейских школах велось на немецком. Теперь настроение изменилось, «просвещенцы» поддержали официальный курс на русификацию, так как ожидали от будущего политических свобод и стремились к объединению с великим русским народом. Вопрос о языке был решен окончательно, когда после польского восстания правительство ввело русский язык в еврейских школах Литвы как обязательный предмет.

Затем было русифицировано преподавание всех предметов. И постепенно программа еврейских школ была сокращена в пользу «общего», то есть русского, образования. Дело дошло до того, что в школах для девочек было запрещено преподавать еврейское письмо. Но и здесь тенденция правительства соответствовала тайному желанию молодого поколения и тех еврейских учителей, которые отдавали предпочтение общему образованию. Эти учителя в конце концов вытеснили еврейство даже из еврейских школ.

Восьмидесятые-девяностые годы оказались для нас, евреев, мрачными, холодными и ненастными, а наши дети на своем утлом, хрупком суденышке были подхвачены приливом, бурные волны жизни бросали их то вверх, то вниз, и неудивительно, что они хотели привести свой кораблик в безопасную гавань.

Эта безопасная гавань называлась — крещение.

Так им тогда казалось.

Итак, оно сказано, это страшное, тяжкое, роковое слово, которое, как чума, проникло в душу еврейства и разорвало, разлучило друг с другом самых близких. Я очень редко произношу его, ведь оно коснулось меня слишком прямо, оно слишком глубоко врезалось в кровоточащее материнское сердце…

После того как это случилось, я не говорила об этом ни с кем, даже с родными.

Обливаясь слезами, я доверила свою муку только листкам бумаги и храню ее глубоко-глубоко в памяти по сей день.

Но сегодня я преодолею себя, я поведаю о той мрачной ночи… И как все, что я переживаю, это намерение, эта задача вписывается для меня в одну цельную картину: я представляю себя старой бабушкой, сидящей у камина, а вокруг собралась нынешняя молодежь. Им нравятся мои рассказы о давно прошедшем времени еврейской жизни, они глядят на меня широко раскрытыми, сияющими глазами, они гордо поднимают головы и слушают и слышат. О, чудо крови! Дети, чьи родители отреклись от еврейства, возвращаются в его лоно. Они тоскуют по нему, по никогда ими не слышанной старинной еврейской мелодии. Все это я читаю в умных детских глазах и хочу открыть перед ними раненое сердце и прежде всего поведать о страдании и ужасах той ночи…

Между новомодной школой, руководители которой убежденно и систематически отвращали, отчуждали детей от еврейства, и огромной массой ортодоксального еврейского населения установились очень враждебные отношения. Это и понятно. Не следовало так изменнически покидать еврейский язык. Приходилось применять все дозволенные и недозволенные средства, чтобы сохранить преподавание на еврейском. Наказания и штрафы — все шло в ход, только бы достичь цели. Старики так просто не сдавались. Хедеры продолжали существовать. Подвергаемые всяческим насмешкам меламеды продолжали подстегивать своих учеников. Даже если в школьные дела вмешивалось правительство — что стоила его опека по сравнению со священным жаром благочестивых верующих! Даже если высшие талмудические школы — йешивы — находились под контролем Министерства народного просвещения, надзор оставался чисто теоретическим. Нажим правительства не проникал в тишину молитвенных домов. Принуждением многого не добьешься. В конце концов правительство уступило. Этому немало способствовало учрежденное в 1863 году Общество по распространению просвещения между евреями России ^[328]. Преодолев период «бури и натиска», оно начало тихую, но упорную работу, стремясь вернуть примиряющую любовь к древнему духовному наследию и понимание его ценности.

А дух времени сыграл им в этом на руку. Состоятельные классы посылали своих детей в гимназии, а для детей пролетариата оставался только хедер. Но и богатые не совсем пренебрегали изучением еврейского языка. На несколько часов в неделю они приглашали меламеда к себе в дом, в гимназию или в университет. Теперь эти три института стали целью влияния Общества. Теперь, если богатый человек посылал способного сына в йешиву, это воспринималось как странное исключение.

В эти годы внутреннего перелома, в семидесятые годы, в России всплыло на поверхность много модных слов, таких, как нигилизм, материализм, ассимиляция, антисемитизм, декаданс. Они заполонили последнюю четверть девятнадцатого века и будоражили как еврейскую, так и нееврейскую молодежь, держа ее в состоянии непрерывного возбуждения. Вышел в свет роман Тургенева «Отцы и дети», где впервые появилось слово «нигилизм». Восторженная молодежь нашла в герое этого романа отражение своих взглядов и стремлений и во все тяжкие бросилась подражать примеру Базарова. Борьба с родителями становилась все более жестокой и беспощадной. Еврейская молодежь все больше и больше отдалялась от своих родителей. Хуже того, подчас молодые стыдились стариков. В собственных родителях они видели только денежный мешок, обязанный давать им средства на удовлетворение их желаний. Уважать родителей? Чего ради? Уважать можно лишь того, кто стоит выше тебя по образованию. Преданность, благодарность, пиетет прежних времен бесследно исчезли из еврейской жизни, словно они никогда не были гордостью и блеском еврейского дома. В своем страстном желании опровергнуть старое, скептически исследовать и раскритиковать все сущее молодое поколение больше не признавало никаких границ. Нередко эти философы (не исключая девушек), вооружившись сентенциями Франца Моора ^[329], дерзали ставить в упрек родителям самый факт своего рождения, если что-то в жизни получалось не так, как им бы того хотелось. Иногда такой вот умник новейшей формации мог снисходительно заявить: «Если я увижу, что опасность грозит одновременно моей матери и постороннему человеку, я сначала спасу мать!» Как будто это не разумелось само собой, нуждалось в доказательстве, могло быть иначе. Так далека была молодежь восьмидесятых-девяностых годов от естественных чувств, от инстинктивного порыва, от голоса крови.