Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в ХIХ в. - читать онлайн книгу. Автор: Полина Венгерова cтр.№ 29

В сущности, раздача подаяния была единственной формой празднования эрев-Рош-ходеша в нашей семье. Зато следующий день, собственно Рош-ходеш, мы считали полупраздником. В синагоге звучала молитва «Халель». Дома подавался вкусный обед; впрочем, целый день нельзя было выполнять никакой ручной работы.

Рош-ходеш вообще играл значительную роль в жизни евреев. Например, в этот день было принято снимать жилье, нанимать прислугу и делать «важные» домашние дела, в частности «сажать гусей». Обычно 30–40 гусей заталкивали в одну клетку, так что они почти не могли двигаться. Им давали много есть и мало пить, и на такой диете они быстро жирели. Их откармливали ровно двадцать один день, чтобы увеличить печень, а потом забивали; с этой процедурой нельзя было опаздывать даже на день, иначе — по поверью — весь откорм пойдет насмарку. На Рош-ходеш месяца кислев гусей помещали в клетку. На двадцать первый день на рассвете приходил шойхет ^[173] со своим помощником. Он вытаскивал из кожаного чехла большой нож, проверял на ногте остроту лезвия и в сопровождении ночного сторожа с фонарем и кухарки направлялся в гусиный хлев, дабы привести в исполнение смертный приговор гусям. Разумеется, прежде чем забить первого гуся, он читал предписанную молитву. Через час дело было сделано. Забитых гусей уносили в кухню, где несколько бедных женщин ощипывали их, потрошили, солили и на целый час погружали в соленую воду. Потом их трижды окатывали холодной водой, после чего они становились кошерными. В кухне и во всем доме стоял страшный шум! Нужно было торопиться, ведь на Хануку потребуется много гусиного сала, гусиной печени и таких вкусных шкварок! Скоро начнут готовить превосходные паштеты из гусиной печенки и шкварок и великолепное блюдо — гусиные потроха.

Существует поверье или, если угодно, мистическая традиция, которая предписывает резнику с новолуния кислева до новолуния адара, то есть три месяца подряд, всякий раз съедать ногу, или голову, или другой кусок забитой им птицы, не то ему придется ежеминутно бояться, что его разобьет паралич. Мы всегда оставляли ему левую ногу от каждого гуся. Но поскольку он не мог поглотить такое количество гусятины, то из этих ножек варили бульон, а уж с ним-то он обязан был справиться.

Большое значение придавалось приготовлению гусиного сала. Чтобы избежать сглаза, чтобы сало не убежало из горшка, его следовало растапливать в полной тишине, до рассвета или поздно вечером. Но если растапливанием спокойно занимался только один человек, тогда, по поверью, к нему приходил на помощь добрый карлик-домовой и заставлял сало кипеть и пузыриться, не переливаясь через край; сало подхватывали ложкой и перемещали в другой сосуд, потом в следующий, а его становилось все больше, пока оно не заполняло всю посуду, даже большой бочонок для воды. И только тогда карлик исчезал.

Из моего описания календарного года в старое время современная молодежь могла бы сделать вывод, что строгое соблюдение обычаев и ритуалов делало тогдашнюю жизнь в еврейском доме невыносимой. О нет! В ней были свои радости и удовольствия, покой и уют — но все только в кругу семьи, в стенах собственного дома. Никто не шатался по балам и салонам, не ездил по заграницам, не лечился на водах, не стремился в семидесятое царство. Люди жили спокойно, хорошо и долго, отдавали Богу Богово и брали от жизни то, что их устраивало. В формах их жизни присутствовали обрядность и глубокая символика, чего никак нельзя сказать о церемониях и нравах теперешнего общества. Конечно, и современные обычаи призваны сближать людей и предоставлять индивидам высшую форму общности. Но нельзя не видеть, что эта связь кажется более слабой и убогой по сравнению с той прочной социальной сплоченностью, которую предписывает еврейский закон и которая достигалась в прежней жизни. Каждый был орев, то есть поручителем за другого, а формулы «Кол Исроэл хаверим» ^[174] (Весь Израиль — товарищи!) и «Ахейну беней Исроэл» ^[175] тогда еще были исполнены смысла. Вот потому-то в те времена ни один еврей не снимал шляпу перед другим евреем. И по той же причине еврейские «вольнодумцы», публично нарушавшие религиозную заповедь, подвергались осуждению народа. Если, например, такой вольнодумец в субботу, когда по улице разрешается пройти только определенное короткое расстояние и нельзя без эрува ^[176] пользоваться тростью, зонтом и носовым платком, разгуливал по городу с этими обременительными атрибутами, его встречали враждебные взгляды. Ведь он нарушал основной принцип закона Моисеева — принцип круговой поруки и ответственности личности перед общиной. За грех одного человека должен отвечать весь народ.

С высоты преклонного возраста, до которого мне дано было дожить благосклонной судьбой, я хочу оглянуться назад, на тридцатые годы девятнадцатого века. Для евреев Литвы они стали эпохой значительного культурного сдвига. Мне посчастливилось жить в период масштабных реформ императора Николая Первого, повлекших за собой духовную и даже физическую регенерацию литовских евреев.

Того, кто, подобно мне, помнит себя с 1838 года, участвовал во всех религиозных битвах в семейной жизни литовских евреев и стал наконец свидетелем достижений прогресса, не может не изумлять сама благословенная идея этих реформ. Ею даже можно восхищаться, если сравнить невежественных в большинстве своем евреев сороковых годов с литовскими евреями шестидесятых и семидесятых, среди которых встречается столько европейски образованных людей, преуспевающих в самых различных областях литературы, науки и искусства; они могут похвастаться и наградами, и почетными званиями.

В народе часто возникает инстинктивное предчувствие великого события. По всей Литве вдруг распространился слух, что грядет коренное преобразование всех хедеров; от меламедов (школьных учителей), которые до сих пор вели уроки на еврейском жаргоне, потребуется знание русского языка, для того, дескать, чтобы переводить на русский Библию. Стариков этот слух привел в смятение. Они с ужасом думали о том, что еврейский язык, Слово Божье, постепенно выйдет из употребления и забудется. Зато люди помоложе, в том числе и оба моих старших зятя, восприняли новость с нетерпеливым ожиданием. Но говорить об этом они осмеливались только шепотом.