Другой образ невозможности разрушить тело представлен в народных сказаниях о духовном «двойнике» – внешней душе, которую не затрагивают телесные увечья и травмы и которая пребывает в безопасности в некотором отдаленном месте.
[278] «Моя смерть, – говорит один из таких устрашающих персонажей, – далеко отсюда и отыскать ее нелегко, она в широком океане. В этом океане есть остров, а на острове растет зеленый дуб, а под дубом – железный сундук, а в сундуке – маленький ларец, а в ларце – заяц, а в зайце – утка, а в утке – яйцо; и тот, кто найдет яйцо и разобьет его, в тот же час убьет и меня».
[279] Сравните со сновидением современной преуспевающей деловой женщины:
Я попала на берег необитаемого острова. Вместе со мной там оказался католический священник. Он как-то перебросил доски с одного острова на другой, чтобы можно было пройти по ним. Мы перешли на другой остров и там спросили женщину, куда я ушла. Она ответила, что я в море с какими-то ныряльщиками. Затем я пошла куда-то вглубь острова, где было прекрасное озеро, полное драгоценностей и самоцветов, и другая «я» ныряла там с аквалангом. Я стояла там, глядя вниз и наблюдая сама за собой.
[280]
Существует прелестная индийская сказка о царской дочери, которая была согласна выйти замуж только за того мужчину, который найдет и разбудит ее двойника в Стране Солнечного Лотоса, на дне морском.
[281] Прошедшего инициацию австралийца после женитьбы его дед подводит к священной пещере и показывает там небольшой кусок дерева с вырезанными на нем аллегорическими рисунками: «Это и есть твое тело, – говорят ему, – ты и твое тело – одно и то же. Не переноси его в другое место, иначе тебе будет больно».
[282] Манихейцы и христианские гностики I в. н. э. учили, что, когда душа блаженного попадает на небеса, ее встречают святые и ангелы и преподносят ей «одеяние из света», которое сберегалось именно для нее.
Высшим блаженством для Нетленного Тела является непрерывное пребывание в Неиссякаемом Молочном Раю:
Возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нем, все любящие его! Возрадуйтесь с ним радостью, все сетовавшие о нем, чтобы вам питаться и насыщаться от сосцев утешений его, упиваться и наслаждаться преизбытком славы его. Ибо так говорит Господь: вот, Я направляю к нему мир как реку, и богатство народов – как разливающийся поток для наслаждения вашего; на руках будут носить вас и на коленах ласкать.
[283]
Ил. 39. Исида подносит Душе хлеб и воду. Египет, дата неизвестна
Даром «Все Исцеляющего» неистощимого соска служит пища для души и тела, душевный покой. Гора Олимп поднимается к небесам; боги и герои вкушают там амброзию (от греч.: ἀ – не, μβρόσιος – смертный). В зале Вотана в горах четыреста тридцать две тысячи героев вкушают неиссякаемую плоть Сахримнира, Космического Вепря, и запивают ее молоком, что струится из вымени козы Хейдрун – она кормится листьями Игдразиля, Ясеня Мира. На сказочный холмах Эрина бессмертный Туатха Де Данаан питается самовозрождающимися свиньями Мананнан, вволю запивая их элем Гвибне. В Персии в саду на горе Хара Березаити боги пьют дающую бессмертие хаома, приготовленную из дерева жизни Гаокерена. Японские боги пьют саке, полинезийские – аве, ацтекские боги пьют кровь мужчин и девственниц. И спасенным в горнем саду Яхве подают неиссякающее восхитительное мясо химерных созданий – Бегемота, Левиафана и Зиза, и пьют они напитки четырех сладких рек Рая.
[284]
Очевидно, что детские фантазии, которые продолжают жить в нашем бессознательном, постоянно подпитывают и миф, и сказку, и учение церкви как символы нетленности живого существа. Это помогает (человеку. – Примеч. пер.), потому мир образов – это естественная стихия разума, и среди них он словно вспоминает что-то, что раньше знал. Но в этом кроется и проблема, так как чувства опираются на символы и яростно сопротивляются всякой попытке выйти за их пределы. Чудовищная пропасть между теми, по-детски блаженными массами людей, что наполняют мир набожностью, и теми, кто воистину свободен, открывается на границе, где символы отступают и остаются по ту сторону. «О вы, – пишет Данте, покидая Земной Рай, – которые в челне зыбучем, желая слушать, плыли по волнам вослед за кораблем моим певучим, поворотите к вашим берегам! Не доверяйтесь водному простору. Как бы, отстав, не потеряться вам! Здесь не бывал никто по эту пору: Минерва веет, правит Аполлон, Медведиц – Музы указуют взору».
[285] Здесь граница, за пределы которой мышление не выходит, за которой все чувства поистине мертвы: как конечная станция на горной железной дороге, откуда уходят альпинисты и куда они возвращаются, чтобы общаться с теми, кто любит горный воздух, но боится высоты. Невыразимое понимание неописуемого блаженства приходит к нам непременно в образах, напоминающих воображаемое блаженство времен детства; отсюда и обманчивая детскость сказок. Отсюда также и неадекватность любого чисто психологического толкования.
В опубликованных трудах по психоанализу изучаются источники символов в сновидениях, их скрытое значение для бессознательного, а также следствия их воздействия на психику; но еще один факт – что великие учителя использовали их сознательно в качестве метафор – остается без внимания: по умолчанию считается, что великие учителя прошлого были невротиками (за исключением, конечно, некоторых из греков и римлян), ошибочно принимавшими свои фантазии за откровение и не подвергавшие их критике. В таком же духе и откровения психоанализа многими неспециалистами рассматриваются как продукт «извращенного ума» доктора Фрейда.