Криптономикон - читать онлайн книгу. Автор: Нил Стивенсон cтр.№ 107

— Поэтому я перевел каждую букву в число от одного до тридцати двух по коду Бодо. У меня получились длинные ряды маленьких чисел. Однако я хотел перевести все числа ряда в одно большое, просто чтобы узнать, есть ли в нем интересные закономерности. Но это проще пареной репы! Если первая буква R, и код Бодо для нее — 01011, а вторая — F, и для нее код — 10111, то я могу просто составить их в десятизначное двоичное число, 0101110111. Потом могу взять код следующей буквы, приставить его сзади и получить пятнадцатизначное число. И так далее. Буквы написаны группами по пять — двадцатипятизначное двоичное число на группу. Шесть групп в строке — сто пятьдесят двоичных разрядов на строку. Двадцать строк на странице, всего три тысячи двоичных цифр. То есть о каждой странице можно думать не как о ряде из шестисот букв, но как о закодированном представлении одного числа, порядка двух в трехтысячной степени, или примерно десяти в девятисотой.

— Ладно, — говорит Алан. — Согласен, что использование тридцатидвухбуквенного кода предполагает двоичную схему шифровки. Согласен и с тем, что такая схема позволяет слить пятерки двоичных чисел в более длинные и даже, если идти до конца, слить все двоичные знаки на странице в одно исключительно большое число. Но что это дает?

— Не знаю, — сознается Уотерхауз. — Просто я интуитивно чувствую, что мы имеем дело с новой схемой шифровки, основанной на чисто математическом алгоритме. Иначе какой смысл переходить на тридцатидвухбуквенный алфавит? Подумай: тридцать две буквы годятся и даже необходимы для телетайпа, поскольку там нужны специальные символы, вроде возврата каретки или перевода строки.

— Ты прав, — говорит Алан, — очень странно, что они используют тридцать две буквы в схеме, которая явно шифруется с помощью карандаша и бумаги.

— Я тысячу раз прокручивал это в голове, — произносит Уотерхауз, — и вижу единственное объяснение: они переводят сообщение в большие двоичные числа и комбинируют с другими двоичными числами — скорее всего одноразовым шифрблокнотом.

— Тогда ты ничего не добьешься, — говорит Алан. — Одноразовый шифрблокнот взломать нельзя.

— Это верно, — возражает Уотерхауз, — только если шифрблокнот действительно случайный. Если для трехтысячезначного числа три тысячи раз бросают монетку и пишут единицу для орла и ноль для решки, то он случайный и абсолютно стойкий. Однако не думаю, что здесь так.

— Почему? В их шифрблокнотах закономерности?

— Может быть. Только намеки.

— Так почему ты думаешь, что они не случайны?

— Иначе нет смысла изобретать новую схему, — говорит Уотерхауз. — Все всю жизнь пользуются одноразовыми шифрблокнотами. Давно прописано, как их составлять. Нет никакого резона в разгар войны переходить на новую, исключительно странную систему.

— Так в чем, по-твоему, ее смысл? — Алан явно забавляется.

— Неудобство одноразового шифрблокнота в том, что надо составить два экземпляра и переправить их отправителю и получателю. Положим, ты в Берлине и хочешь послать сообщение кому-то на Дальнем Востоке! На подлодке, которую мы нашли, был груз — золото и много всего другого — из Японии. Представляешь, какая морока для Оси.

— Ага. — До Алана наконец дошло. Однако Уотерхауз все равно заканчивает мысль:

— Предположим, ты нашел математический алгоритм для генерации очень больших случайных чисел — во всяком случае, таких, которые выглядят случайными.

— Псевдослучайных.

— Да. Разумеется, ты должен хранить алгоритм в тайне. Но если ты передаешь его — алгоритм то есть — на другой край света своим адресатам, они смогут с этого дня сами выполнять вычисления и получать шифрблокноты конкретного дня или чего там еще.

По веселому лицу Алана пробегает тень.

— Однако у немцев уже есть «Энигма». Зачем утруждать себя новой схемой?

— Может быть, — предполагает Уотерхауз, — некоторые немцы не хотят, чтобы весь немецкий флот читал их переписку.

— М-м, — говорит Алан. Похоже, последние преграды рухнули. Теперь он воплощенная решимость. — Покажи сообщения!

Уотерхауз открывает портфель, в засохших брызгах и потеках морской воды от путешествия на Йглм и обратно, вытаскивает два больших конверта.

— Здесь копии, которые я снял, прежде чем отправить оригиналы в Блетчли-парк. — Он похлопывает по одному. — Они куда разборчивее оригиналов, — похлопывает по другому, — которые мне любезно одолжили, чтобы я мог изучить их еще раз.

— Покажи оригиналы! — требует Алан.

Уотерхауз толкает через стол второй конверт, покрытый штампами СОВСЕКРЕТНО.

Алан нетерпеливо разрывает конверт, выдергивает листки, раскладывает по столу. У него отвисает челюсть.

В первый миг Уотерхауз думает, что его друг неким олимпийским озарением расшифровал листки с первого взгляда.

Однако это не так. Алан совершенно ошарашен.

— Я знаю почерк.

— Да ты что?

— Видел его тысячу раз. Эти страницы написаны нашим старым другом по велосипедным прогулкам, Рудольфом фон Хакльгебером. Руди написал эти страницы.

Всю следующую неделю Уотерхауз мотается на заседания в Бродвей-билдингс. Всякий раз, как должны прийти штатские (особенно — с аристократическим прононсом), перед началом заседания появляется Чаттан и жутко бодро велит Уотерхаузу молчать в тряпочку, если только не зададут математический вопрос. Уотерхауз не в претензии. Его это вполне устраивает, потому что оставляет время для более важных занятий. На последнем заседании в Бродвей-билдингс он доказал теорему.

Примерно за три дня Уотерхауз вычисляет, что в самих заседаниях нет никакого смысла — обсуждения явно не могут ни во что вылиться. Он даже пытается доказать это с помощью формальной логики, но не силен в ней и знает слишком мало аксиом, чтобы достичь Q.E.D.

Впрочем, к концу недели он заключает, что все эти заседания — одно из следствий гибели Ямамото. Уинстон Спенсер Черчилль носится с Блетчли-парком как курица с яйцом, однако перехват адмиральского самолета пробил заметную брешь в завесе секретности. Головотяпы, допустившие этот промах, пытаются спасти положение, распространяя байку о туземных лазутчиках, которые якобы проведали о полете и сообщили по рации на Гуадалканал, откуда и взлетел роковой П-38. Однако баков П-38 еле-еле хватает на полет туда-обратно, значит, время взлета было рассчитано тютелька в тютельку. Если у японцев на плечах голова, а не кочан капусты, они не клюнут на эту сказочку. Уинстон Черчилль рвет и мечет, и все эти заседания — попытка его умиротворить и выдумать какой-то разумный поворот в политике.

Каждый вечер после заседания Уотерхауз едет на метро до Юстона, потом на поезде до Блетчли и допоздна сидит над шифрами Руди. Алан работает над ними днем, так что вместе они бьются над задачей почти круглые сутки.

Не все загадки математические. Например, какого дьявола немцы усадили Руди писать длинные числа? Если буквами и впрямь закодирована длинная последовательность цифр, значит, доктору Рудольфу фон Хакльгеберу отведена роль заурядного писаря. Трудно поверить, что хоть одна бюрократическая система способна на такую несусветную глупость. Кроме того, судя по скудным разведданным из Германии, Руди на самом деле занимает значительный пост — настолько значительный, что его работа полностью засекречена.