Да, Пэгги чувствовала себя хорошо.
Она сонно смотрела в темноту. Кабриолет затормозил на вершине холма, у самого обрыва. Далеко внизу спала деревня: мозаика огней и теней под белой как мел луной.
Рука Бада змеей обвилась вокруг девичьей талии.
– Где это мы? – спросила Пэгги.
– В двух-трех милях от колледжа, – ответил Бад. – Как ты, детка?
Она потянулась, наслаждаясь упругостью мышц, а потом откинулась назад и повисла на его руке.
– Замечательно.
Пэгги рассеянно улыбнулась и потрогала синяк на левом плече. По телу разливалось тепло, ночь была опьяняюще темной. Где-то вдалеке шевельнулись воспоминания, но тотчас спрятались в густых складках настоящего.
– Подружка, ты совсем отключилась, – рассмеялся Бад.
Барбара и Лен подхватили:
– Отключилась! Олив Ойл оказалась пьянчужкой!
– Я отключилась?
Ее неуверенный шепот никто не расслышал.
Фляжка вернулась к ней, она глотнула снова и еще больше расслабилась, когда огненная жидкость растеклась по венам.
– Черт возьми, таких чумовых танцев я еще не видел! – признался Лен.
Мгновенный холодок пробежал по ее спине, но тепло тут же вернулось.
– Ах да, – сказала Пэгги. – Все правильно. Я просто забыла.
Она улыбнулась.
– Вот это я и называю торжественным финалом! – заявил Лен и притянул к себе податливую подружку, промурлыкавшую:
– Ленни, мой мальчик.
– ЧУМ, – пробормотал Бад, погладив Пэгги по волосам. – Чертовы сволочи!
Он лениво потянулся к ручке радиоприемника.
Их окружила музыка, пальцы светлой грусти коснулись сердец. Пэгги, прижимаясь к своему ухажеру, уже не испытывала желания оттолкнуть его нетерпеливые руки. В глубине ее разнежившегося рассудка кто-то еще пытался сбежать. Он отчаянно бился, точно мотылек, что угодил в застывающий воск, но лишь терял последние силы, а кокон все твердел.
Четыре голоса тихо напевали в ночи:
Если солнце завтра встанет,
Буду ждать тебя опять.
Если звезды завтра вспыхнут,
Буду по тебе скучать.
Четыре молодых голоса, шепот посреди бесконечности. Четыре тела, две пары, размякшие и опьяненные. Пение, объятия. и безмолвное согласие.
Звездный свет, яркий сон,
Пусть вернется завтра он.
Голоса затихли, но песня продолжалась.
Юная девушка вздохнула.
– Ну разве не романтично? – сказала Олив Ойл.
Человек с дубиной
Слышь, Мак, давай я расскажу тебе, что случилось вчера вечером. Спорим, ты мне не поверишь? Решишь, что у меня крыша поехала. Но я тебе отвечаю, Мак, я все это собственными глазами видел.
Пошел я, значит, прогуляться с Дот. Помнишь ту телку, что живет рядом с Проспект-парком? Ага, я ж говорю, ты ее должен помнить.
Ну вот, собрались мы в «Парамаунт», на Фрэнки Лэйна. Типа субботний вечер, ты понял? Можно отжечь по полной. Посмотреть шоу, поужинать, проводить телку домой, ну и все такое.
Короче, из метро мы вышли примерно в полвосьмого. Сорок вторая улица, Таймс-сквер. Ты же знаешь это место. Где магазинов понастроили и продают яблоки в карамели и всякую другую ерунду. Во-во, точно.
Ну вот, выходим мы на улицу, ты понял? Там все как обычно. Ну, знаешь, всякие там театры, яркая реклама, полно народу вокруг. Я беру Дот за руку, и мы чешем на Бродвей.
Тут я вижу на другой стороне улицы каких-то парней. Думаю, не иначе как пьяная драка. Ну ты понял. И я такой говорю Дот: пошли посмотрим, на что они там пялятся.
А она, ты прикинь, мне вдруг говорит: да ну, пойдем скорее, нужно занять хорошие места. А я такой ей говорю: чего? Не хватало еще, чтобы какая-то телка мной командовала. Пошли, говорю. Короче, я хватаю ее за руку и мы переходим на ту сторону, хоть она и упиралась.
А там, ты понял, уже толпа собралась. Куча народа, и мне из-за них не видно, что случилось. Ну и я такой хлопаю по плечу парня, что передо мной стоит, и спрашиваю: чего у вас тут? А он сам ничего не знает. Пожал плечами, и все. Я спрашиваю: кто-то перепил? А он говорит, не знает. Вроде бы какой-то голый парень, совсем без одежды. Ага, прямо так и сказал.
Слово в слово.
И тут, слышь, Дот мне говорит: пойдем отсюда, а? А я на нее как посмотрю. Ну ты понял. Заткнись, говорю. Если окажется, что это голый парень, ты первая, говорю, захочешь остаться и посмотреть. А она такая вся сразу разобиделась, прикинь. Ну, знаешь, телки, они все такие. Это точно.
Короче, обходим мы вокруг, и я проталкиваюсь поближе, чтобы посмотреть. А все такие вдруг притихли. Ну, значит, как всегда бывает, когда все смотрят на что-то интересное. Помнишь, как мы стояли и молчали, когда старика Райли переехала фура? Ага, точно. Вот и они так же.
А я, короче, продолжаю пропихиваться вперед. И Дот за мной следом. Она ж понимает, что для нее лучше. Не хочет меня отпускать, с моими-то бабками. Спорим на твою. Чего? Да ладно тебе, ладно. Так я рассказываю дальше, да? Не стоит из-за них лезть в бутылку.
Ну так вот, мы пробиваемся почти в первый ряд и видим, в чем там дело.
Это был парень, ага. И кое-что из одежды на нем было. А ты, чувак, и правда думал, что я скажу, он гулял с голой задницей по Таймс-сквер? А-ха-ха, ну, чувак, ты даешь!
Короче, на этом парне было что-то типа плавок, понимаешь? Только меховые. Типа как у Тарзана. Только он не был похож на Тарзана. Он был похож на тех обезьян, с которыми Тарзан дрался. Огроменные мышцы. Жесть, у него было больше мускулов, чем у качков и штангистов. У него везде были мышцы. Он был в мышцах весь с ног до головы!
А еще он был весь волосатый. Как обезьяна. Помнишь, как холодно было вчера вечером? Так вот, этот парень явно не мерз – вот какой он был волосатый.
Напуганный? Черт возьми, конечно да. До смерти напуганный. Он прижался спиной к витрине. Ну, знаешь, тот магазин, где торгуют драгоценностями по девяносто девять центов? Ага, возле того театра.
А в магазине стоит парень и смотрит на этого парня. На эту обезьяну, на чувака в костюме Тарзана. Ага.
А еще у этого парня в руке была дубина. Здоровенная такая. Как бейсбольная бита, только намного длинней. И вся в сучках, ага. Такие носили пещерные люди. Да. Чего? Погоди немного, а? Сейчас доберусь и до этого. Ты ж еще ничего не слышал. Это вообще ржака.
Короче, мы смотрим на этого чувака, понимаешь? И вдруг Дот типа пятится назад. Что за дела, говорю я, тебе не нравится, что он не совсем голый? А она такая ничего не отвечает, только бледнеет как простыня. Ну, баба, короче, ты понял.