– Вы нашли того, кого искали? – спросила седая женщина за прилавком, заваривая кофе Вернеру.
– Да, спасибо, – ответил он.
– И где же он?
Вернер улыбнулся:
– Дома.
Ударная волна
– Говорю тебе, с ним что-то творится, – сказал мистер Моффат.
Кузен Уэндалл потянулся за сахарницей:
– Значит, они правы. – Он насыпал сахара в кофе.
– Ничего подобного! – резко возразил Моффат. – Совершенно они не правы.
– Но если он не работает.
– Он работал, примерно до прошлого месяца. И работал превосходно, когда они решили вдруг, что его надо заменить.
Пальцы мистера Моффата, бледные и желтоватые, замерли на столе. Нетронутые яичница и кофе остывали рядом.
– Почему ты так расстраиваешься? – спросил Уэндалл. – Это же просто орган.
– Это гораздо больше, чем орган. Он был здесь даже до того, как достроили церковь. Восемьдесят лет он здесь. Восемьдесят!
– Долгий срок. – Уэндалл откусил от намазанного джемом тоста. – Может, даже слишком долгий.
– С ним все в полном порядке, – продолжал Моффат. – По крайней мере, было до сих пор. Вот почему мне бы хотелось, чтобы сегодня утром ты посидел со мной на хорах.
– Может, все же показать орган какому-нибудь мастеру?
– Он только согласится со всеми остальными, – горько произнес Моффат. – Просто скажет, что орган слишком стар, слишком изношен.
– Может, так оно и есть.
– Ничего подобного! – Мистер Моффат раздраженно передернулся.
– Ну, не мне судить. Хотя орган действительно очень старый.
– Он прекрасно работал до сих пор. – Мистер Моффат уставился в чашку с черным кофе. – Чтоб их всех. – пробормотал он. – Решили от него избавиться. Чтоб их.
Он закрыл глаза.
– Может, он понимает? – сказал мистер Моффат.
Стук их каблуков, похожий на тиканье часов, нарушил тишину церкви.
– Сюда, – показал Моффат.
Уэндалл толкнул толстую дверь, и они пошли вверх по мраморной винтовой лестнице. На втором этаже Моффат переложил портфель в другую руку и достал кольцо с ключами. Он отпер дверь, и они вошли в пыльную темноту хоров. Они двигались сквозь тишину, два отдающихся слабеньким эхом звука.
– Вон туда, – сказал Моффат.
– Да, я вижу, – отозвался Уэндалл.
Старик сел на отполированную за долгие годы до зеркального блеска скамью и включил маленькую лампу. Конус света разогнал тени по углам.
– Думаешь, солнца не будет? – спросил Уэндалл.
– Не знаю.
Мистер Моффат отпер и с грохотом откинул ребристую крышку органа, раскрыл пюпитр. Нажал на истертую за долгие годы кнопку.
В кирпичной комнатке справа внезапно раздался выдох, гул нарастающей энергии. Стрелка воздушного манометра пробежала по шкале.
– Теперь он ожил, – сказал Моффат.
Уэндалл пробормотал что-то и пошел по хорам. Старик последовал за ним.
– Что ты думаешь? – спросил он, когда они вошли в кирпичную комнату.
Уэндалл пожал плечами:
– Не могу сказать. – Он посмотрел, как работает мотор. – Воздушная струя, – сообщил он. – Движется благодаря воздействию электромагнитного поля.
Уэндалл прислушался:
– Звук вроде нормальный.
Он прошелся по маленькой комнатке.
– А это что такое? – показал рукой Уэндалл.
– Переключатели клапанов. Чтобы воздухопроводы были постоянно наполнены.
– А это вентилятор?
Старик кивнул.
– Хм. – Уэндалл повернулся. – На мой взгляд, все в полном порядке.
Они стояли, глядя вверх, на трубы. Торчащие над полированным фасадом, они походили на громадные золотистые карандаши в деревянной подставке.
– Большой, – сказал Уэндалл.
– Он прекрасен, – добавил мистер Моффат.
– Послушаем его, – предложил Уэндалл.
Они вернулись обратно к кафедре, и мистер Моффат сел за мануалы. Он потянул выдвижной рычаг и нажал на клавишу.
Одинокая нота поплыла по сумраку. Старик нажал на педаль громкости, и нота усилилась. Она пронзала воздух, звук скакал и переливался под куполом церкви, словно бриллиант, выпущенный из пращи.
Старик вдруг вскинул руку:
– Ты слышал?
– Что – слышал?
– Он вздрогнул, – сказал мистер Моффат.
Пока люди входили в церковь, мистер Моффат исполнял хоральную прелюдию Баха «Из глубины взываю я». Руки уверенно двигались по клавишам мануалов, длинноносые туфли танцевали по педалям, и воздух полнился живым звуком.
Уэндалл наклонился к нему и прошептал:
– Солнце все-таки вышло.
Над серебряной макушкой старика сквозь витражное окно просачивался солнечный свет. Радужной дымкой он повисал между рядами труб.
Уэндалл снова придвинулся:
– Звук, по-моему, совершенно нормальный.
– Вот подожди, – сказал мистер Моффат.
Уэндалл вздохнул. Подойдя к ограждению хоров, он взглянул вниз, на неф. Вливающаяся по трем боковым приделам храма толпа растекалась по рядам. Эхо производимого ею шелеста усиливалось и затихало, словно шорох насекомых. Уэндалл наблюдал, как люди рассаживаются на темно-коричневых скамьях. Надо всем и повсюду плыла музыка.
– Псс, – позвал Моффат.
Уэндалл развернулся и подошел к кузену:
– Что такое?
– Слушай.
Уэндалл наклонил голову набок:
– Не слышу ничего, кроме органа и мотора.
– Вот именно, – прошептал старик. – А мотора ты слышать не должен.
Уэндалл пожал плечами.
– И что? – спросил он.
Старик облизнул губы.
– Кажется, снова начинается, – пробормотал он.
Внизу закрылись двери. Моффат скосил глаза на часы, лежащие на пюпитре, потом кинул взгляд на кафедру, где уже появился священник. Он сделал из финального аккорда переливающуюся пирамиду звука, выдержал паузу, затем последовала модуляция меццо форте в соль мажор. Он сыграл начальную фразу из гимна «Восславим Господа».
Священник вскинул руки ладонями вверх, и паства с шуршанием и скрипом поднялась с мест. Через миг церковь наполнилась тишиной. А потом все запели.