Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - читать онлайн книгу. Автор: Мария Беллончи cтр.№ 23

Вероятно, тогда же Лукреция обратилась к папе с просьбой начать дело о разводе в соответствии с указом Григория IX, который гласил, что женщина, если брак не был консуммирован, может обращаться с просьбой о разводе по истечении трех лет. Лукреция написала свое обращение на латыни, и до нас дошли лишь несколько фраз, цитируемых пристрастными особами, но этих фраз достаточно. Лукреция написала, что «in eius familia per triennium et ultra translata absque alia sexus permixtione steterat nulla nuptiali commixtione, nullave copura carnali conjunxione subsecuta, et quod erat parata jurare et indicio obstetricum se subiicere» ^{5}.

Лукреция собственноручно подписала прошение. Хочется думать, что она поступила так для восстановления мира и спокойствия.

В Ватикане Асканио Сфорца осыпали обвинениями и упреками в адрес родственника. Причем не только папа, который поклялся, что скорее готов пострадать «самым страшным образом», чем вернуть Лукрецию Джованни, но и герцог Гандийский и кардинал Валенсии, которые «позволили себе в самых жестких словах подтвердить, что никогда не согласятся вернуть сестру тирану Пезаро». Асканио Сфорца выслушивал нападки с холодной бесстрастностью политика, считавшего, что терпеливость – лучшая стратегия. В любом случае и он сам, и Людовико Моро уже отказались от своего провинциального кузена, пожертвовав им ради хороших отношений с папой. Они сделали вид, что поддерживают его доводы, но лишь для того, чтобы внушить Борджиа, что не только у них есть воля.

В то время Александр VI занимал сильную позицию и со свойственной ему энергией гнался за славой для своего сына Хуана. Он объявил 7 июня в консистории, что намеревается передать во владение своему сыну и его потомкам город Беневенто и относящиеся к нему крепости. Все кардиналы, за исключением Пикколомини, согласились, поскольку понимали, что сопротивление бесполезно. Но испанский посол мыслил иначе. Жертва неукоснительного выполнения долга, он бросился к ногам папы, умоляя его не отчуждать церковное имущество. Александр VI помрачнел, однако достаточно благожелательно объяснил, что данное владение не слишком большое и однажды уже было продано в частное владение во времена Николая V. Поскольку посол продолжал настаивать, что такая передача послужит «плохим примером», папа, вспылив, крикнул: «Встаньте на ноги!» – и отложил обсуждение до тех пор, пока дерзкий испанец, посмевший защищать от него имущество церкви, не удалился.

Следовало ожидать, что безграничной любовью папы к Хуану воспользуются политические партии, которые попытаются использовать молодого герцога в своих целях.

Первым оказался предприимчивый кардинал Асканио. Для миланцев было бы редкостной удачей, если бы удалось склонить Хуана на свою сторону. Поскольку герцог настолько груб и инфантилен, что ни один нормальный человек не может с уверенностью предсказать его возможные действия, то вполне возможно, что усилия кардинала Сфорца не увенчаются успехом, но это никак не скажется на его соратниках. В то время как кардинал Сфорца изъяснялся на языке, принятом в среде политиков, герцогу Гандийскому был известен единственный язык – язык самовлюбленности и тщеславия, без единого признака интеллекта. Один эпизод, случившийся в начале июля 1497 во дворце вице-канцлера, прекрасно иллюстрирует их отношения.

В один из вечеров кардинал Сфорца устроил большой прием, на который пригласил много знатных гостей, включая герцога Гандийского. Поскольку у Хуана был хорошо подвешен язык и он был уверен в своей неприкосновенности, то начал высмеивать гостей и даже дошел до того, что назвал их обжорами. Один из гостей настолько оскорбился, что намекнул на незаконное происхождение герцога. Хуан тут же подскочил к нему, но, вместо того чтобы, как ожидалось, завязать драку, демонстративно покинул зал в поисках отца. Александр VI поступил невероятно жестоко. Невзирая на неприкосновенность кардинала Асканио, он отправил стражу, которая ворвалась во дворец и схватила незадачливого гостя, которого тут же повесили.

Трудно объяснить столь примитивное понимание мести и такую инстинктивную реакцию Александра VI, способность которого не обращать внимания на слухи и клеветнические выпады в свой адрес была общеизвестна. Рим – свободный город, говорил он. Но оскорбление, нанесенное непосредственно герцогу Гандийскому, должно быть, нанесло столь сокрушительный удар по гордости и отеческой любви, что в ответ он продемонстрировал собственное превосходство, причем весьма жестоко. К Хуану вернулась прежняя амбициозность, его пьянила собственная значимость, и, несмотря на предостережения отца, он безрассудно ввязывался в бесконечные любовные романы. Прошел слух, что, помимо дружбы с Санчей, он влюбился в дочь графа Антонио Марию делла Мирандола, знатную и красивую девушку из Феррары, и собирался добиться ее любыми способами. Нам неизвестно, преуспел ли он в этом, так как девушку хорошо охраняли. Тем не менее, кажется существенным, что синьор из семейства кардинала Сфорца, которому эта девушка была обещана в жены, да еще и с большим приданым, отказался от свадьбы, хотя и был влюблен в девушку.

Калейдоскоп развлечений и любовных приключений Хуана продолжался до 14 июня. К этому моменту Лукреция уже неделю находилась в Сан Систо. В один из вечеров Ванноцца Катанеи устроила большой прием для своих сыновей. Такие встречи не были случайными; Ванноцца довольно часто собирала своих детей за столом. Было начало лета, Ванноцца устроила прием не во дворце, а в саду, расположенном между церквями Сан Марино-дель-Монти и Санта Люсия-ин-Цельсе, и пригласила Чезаре, Хуана, кардинала Борджиа Монреальского и нескольких близких родственников. Ванноцца все еще была красива. Ужин, видимо, проходил в приятной обстановке. Чезаре в мирской одежде демонстрировал вкрадчивые, «бархатные» манеры. Герцог Гандийский, с его хвастовством и бравадой, которые всячески поддерживали подданные и домочадцы, был героем вечера до тех пор, пока внезапно рядом с ним не появился человек в маске. Никто, казалось, не воспринял всерьез вновь прибывшего; гости продолжали повествовать о своих любовных приключениях. Ужин затянулся, и было уже поздно, когда все распрощались с Ванноццей и отправились по домам. Разбившись на небольшие группы, они двинулись в Ватикан. Дойдя со всеми до дворца кардинала Сфорца в квартале Понте, герцог Гандийский, не обратив внимания на совет взять с собой вооруженную охрану, прихватил слугу и, сопровождаемый мужчиной в маске, канул в ночи, отправившись на таинственное свидание. Последнее, что услышали родственники Хуана, был отголосок смеха молодого человека. Остановившись на Пьяцца-дель-Эбрей, герцог приказал слуге: если в течение ближайшего часа он не появится, вернуться домой. В этот час в Риме царили тишина и темнота, дома были крепко заперты на засовы. Тут и там мелькали еще более страшные, чем темнота, призрачные тени, попадавшие в желтый круг света, отбрасываемого фонарем. Слуга, ждавший на пустынной, маленькой площади, чувствовал себя крайне некомфортно, опасаясь всех блуждающих в ночи. Герцог Гандийский исчез в темноте, чтобы встретиться с собственной смертью.

Начинался следующий день. Мысли папы были заняты королевской коронацией в Неаполе, вызванной неожиданной смертью короля Феррандино (который, по слухам, умер по причине чрезмерной любви к жене и тете, Джованне Арагонской). Утро прошло в обычных делах; герцог Гандийский не появлялся. День тянулся медленно, и испанцы сообщили папе, что Хуан все еще не вернулся. Понтифик слегка встревожился, но утешил себя мыслью, что, как уже бывало, сын задержался в доме какой-нибудь известной красавицы и решил остаться там до сумерек, чтобы выйти незамеченным, – папа первым бы одобрил подобную предосторожность. Яркий июньский день кажется папе мучительно-долгим, и, когда наступает ночь, он начинает всерьез беспокоиться. Испанцы патрулируют улицы со шпагами наголо, чтобы вселять ужас в горожан, и на случай, если кланы Орсини и Колонна, всегда готовые использовать любые беспорядки в своих интересах, покинут крепости. Начались поиски. Первым нашли смертельно раненного слугу, который был не в состоянии говорить. Это явилось несомненным доказательством, что герцог Гандийский мертв. Поиски продолжались, город был прочесан вдоль и поперек, и в конце концов был найден лодочник-далматинец, который все рассказал.