Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860 - читать онлайн книгу. Автор: Джон Баддели cтр.№ 51

Его товарищ и односельчанин Шамиль жил практически по соседству с ним, когда был ребенком, и два мальчика, которым было суждено прославить Гимры, в детстве были неразлучны. Младшего из них при рождении нарекли Али, но, поскольку первые шесть лет своей жизни он был очень слабым и болезненным, по местным обычаям ему изменили имя и с тех пор звали Шамиль (т. е. всеобъемлющий). С этого момента, говорят, он стал постепенно выздоравливать, и скоро все заметили его силу и активность, которые он всячески развивал. Он фехтовал, бегал, прыгал, занимался физическими упражнениями, так что к 20 годам ему не было равных в этих занятиях. Говорят, что он мог без труда перепрыгнуть через ров шириной 2 метра или через веревку, натянутую над головами двоих мужчин среднего роста. В любую погоду он ходил босиком и с распахнутой грудью и храбростью и выносливостью выделялся даже среди храбрых и выносливых дагестанцев. Он был быстр, энергичен, любознателен, горд и властен, но иногда – мрачен и чрезмерно чувствителен и обидчив. Его отец Денган был пьяницей, и Шамиль в свои 14 лет жестоко страдал от насмешек ровесников. Говорят, что он семь раз пытался вернуть отца на правильный путь и даже заставил его поклясться на Коране, что тот перестанет пить. Поняв, что его усилия ни к чему не приводят, мальчик заявил, что в следующий раз, когда увидит отца пьяным, он заколет себя кинжалом на его глазах. Денган любил своего сына, и эта угроза так подействовала на него, что он бросил пить и до конца дней вел трезвый образ жизни – по крайней мере, так гласит история. Первым учителем Шамиля был его товарищ Кази-Мулла, и позже он говорил, что от него узнал больше, чем от кого-либо еще; однако оба они учились под руководством нескольких самых известных учителей в Дагестане и под конец посетили Ярагиль, где и были посвящены в идеи мюридизма. И первое зло, с которым они поклялись бороться, было пьянство. Кази-Мулла, начав проповедовать, заставил Шамиля наказать его 40 ударами нагайки за то, что попробовал вино еще до того, как осознал пагубность этого греха. Шамиль, в свою очередь, также подвергся такому же наказанию. Столь странно начавшаяся борьба имела большой и продолжительный успех. Жители Гимр кричали и стенали, целовали подол одежды Кази-Муллы и подвергали себя телесным наказаниям.

Тем временем сверкающее кольцо русских штыков сжималось вокруг Дагестана, а влияние муллы Мухаммеда росло с каждым годом. Неосязаемое, нематериальное, оно распространялось через горные хребты, как тлеющий огонь переползает через рвы и поваленные деревья. Две силы, материальная и духовная, двигаясь концентрическими кругами в противоположных направлениях, имели одинаковую скорость движения. Когда, казалось, последняя искра свободы была растоптана сапогами царских солдат, священное пламя было готово вспыхнуть и осветить весь Дагестан, вплоть до самых дальних его уголков.

Кажется, нет причин сомневаться в том, что мулла Мухаммед изначально принял мюридизм как средство духовного совершенствования. Однако, оглянувшись и увидев свою страну порабощенной и униженной, он проникся совершенно другими идеями. Его патриотизм стал развиваться бок о бок с его пылом религиозного фанатика, причем семена, посеянные позже, дали гораздо более сильные ростки. В течение многих лет люди шли к святому человеку Ярагиля за советом и утешением, и его скромный дом теперь более, чем когда-либо, был объектом паломничества, – но сюда уже шли не мирные люди, жаждущие высшего знания. Теперь возле дома Кази-Муллы чаще можно было видеть другие, более жесткие лица. А те, кто приходил сюда, чтобы утолить духовный голод, несли обратно совершенно другие идеи и взгляды.

Не вполне ясно, когда именно мюридизм начал распространяться в Дагестане, но, судя по всему, мулла Мухаммед был посвящен в мюридизм Хаджи-Исмаилом в 1822–1823 годах и с этого времени проповедовал новое учение в мечети Ярагиля. В 1827 году Кази-Мулла начал проповедовать в Гимрах, а поскольку он изучал тарикат под руководством Джамалуддина, которого обучал мулла Мухаммед, мы можем смело предположить, что именно в этот промежуток времени он завершил свое религиозное обучение и был посвящен муллой Мухаммедом, став мюридом и имамом.

Хотя Джамалуддин выдал свою дочь Загидат за Шамиля и с тех пор был его лучшим другом и мудрым наставником, он сначала отказался признавать газават и даже запрещал Кази-Мулле объявлять его.

После этого Кази-Мулла совершил еще одну поездку в Ярагиль и обратился к мулле Мухаммеду со следующими словами: «Всевышний в своей Книге велит нам сражаться с неверными и безбожниками, но Джамалуддин не дает свое разрешение на эту борьбу. Чьему слову я должен следовать?» – «Мы должны следовать словам Бога, а не человека», – был ответ, и с этого момента жребий был брошен. Вернувшись в родной аул, он начал проповедовать, в основном говоря о необходимости восстановить шариат, а для этого – отказаться от «закона гор». Одновременно он говорил своим слушателям о политическом равенстве всех истинно верующих, которые поклялись в верности только святым людям, и никому более. Только эти святые люди, очевидно, достойны милости Аллаха и доверия людей. Отсюда следовало, что подчинение русским не было ни обязательным, ни похвальным, хотя и позволительным в качестве временной меры, когда сопротивление казалось безнадежным. Но сначала он мудро воздержался от открытых призывов к священной войне, час которой еще не наступил, хотя и неуклонно приближался. Кази-Мулла был не только красноречив, но и образован, поскольку он наизусть знал более 400 высказываний, приписываемых пророку, и всегда к месту цитировал их. Скрывая до поры свою истинную цель, он выступал только как религиозный реформатор и скоро завоевал себе такую репутацию, что шамхал Тарку, генерал-майор на русской службе и верноподданный царя, пригласил его в свою столицу, позволил ему проповедовать в мечети в Казанишчи и назначил его судьей в Эрпели. Аслан-хан из Кази-Кумуха, чья верность России была более сомнительной, также пригласил его к себе, так что слава его скоро распространилась по всему Дагестану. По мере того как число его последователей росло, он постепенно отбросил сдержанность и осторожность, но только в конце 1829 года стал открыто призывать своих слушателей в Гимрах готовиться к священной войне. Задолго до этого внимательным наблюдателям должно было стать очевидно, что его проповеди не имеют никакой другой цели, и можно спросить, что все это время делали русские и почему они ничего не предприняли, чтобы предотвратить грозившую им опасность. Ответ заключается в том, что, хотя они и подозревали о том, что творится у них под носом под видом религиозной реформы, все их внимание было сосредоточено на войнах с Персией и Турцией. Обе этих страны всячески поощряли происходящее в Дагестане, причем не только косвенно, но и прямо, посылая своих эмиссаров, подстрекая горцев на выступления против русских в надежде отвлечь часть русской армии от зоны конфликта. Персы снабжали своих агентов деньгами и пытались достичь цели, играя на их жадности. Турки же довольствовались тем, что воздействовали на религиозные чувства дагестанцев и на их обостренное чувство чести, поскольку считали, что моральные стимулы могут быть действеннее материальных. Без сомнения, тот факт, что персы были шиитами, способствовал их неудачам.

Теперь давайте обратим свое внимание на ту сторону религиозной реформы, которая с начала практической деятельности движения заменила весьма туманное учение тарикат. Проповедуя восстановление законов шариата, мулла Мухаммед и его сторонники преследовали двойную цель. Сочетая гражданский и религиозный законы, изложенные в Коране, шариат был неотъемлемой частью религии всех истинных мусульман, и ни один истинный религиозный реформатор, надеявшийся влиять на народ в целом, не мог не настаивать на следовании его законам. Однако в Дагестане шариат имел еще и политическое значение, поскольку основной трудностью на пути освободителей была не мощь России, но слабость их собственной страны, и эта слабость проистекала из внутренних распрей. Дагестан был поделен на многочисленные ханства и свободные общины, говорящие на разных языках и состоящие из представителей разных народов. Они постоянно враждовали, причем речь шла не только о ханствах или общинах, но даже о деревнях и домах – и так было с незапамятных времен. И ничто так не способствовало подобному положению вещей, как кровная месть, на которой не просто настаивал, но которую поощрял «закон гор». Об этом можно говорить бесконечно, но будет вполне достаточно, если мы приведем пару примеров, показывающих, какие масштабы этот обычай принял в Дагестане.