Афродита у власти. Царствование Елизаветы Петровны - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Анисимов cтр.№ 114

Никогда в истории России Нового времени потери русских войск не были так велики: они составили половину личного состава, причем убито было больше, чем ранено, — 13 000 из 22 600 человек. Это говорит о страшной кровопролитности и ожесточенности сражения, ведь обычное соотношение убитых и раненых — один к трем. Страшно пострадал генеральский корпус: из 21 русского генерала 5 были взяты в плен, 10 убиты. В строю остались только шесть генералов! Неприятелю досталось 85 русских пушек, 11 знамен, войсковая казна.

Но и потери пруссаков были велики — свыше 11 тысяч человек. Поэтому наутро следующего дня Фридрих не воспрепятствовал отходу русских с залитого кровью и заваленного тысячами людских и конских трупов поля беспримерно жестокой битвы. Построившись двумя походными колоннами, между которыми разместили раненых, 26 трофейных пушек и 10 знамен, русская армия, растянувшись на 7 верст, несколько часов шла перед позициями пруссаков, но великий полководец так и не решился атаковать ее, отдавая должное мужеству несломленного противника.

Битва под Цорндорфом не была победой русских — поле битвы осталось за Фридрихом II, но и не стала их поражением. Елизавета по достоинству оценила происшедшее: посредине вражеской страны, вдали от России, в кровопролитнейшем сражении с величайшим тогда полководцем, русская армия сумела проявить «дух мужества и твердости» и выстоять. Это, как говорилось в рескрипте императрицы, «суть такие великие дела, которые всему свету останутся в вечной памяти к славе нашего оружия». Ныне, спустя два с половиной столетия, нет оснований думать иначе.

Фермор отступил от Цорндорфа, беспрепятственно соединился с корпусом Румянцева и двинулся в Померанию, где долго и бесплодно маневрировал, избегая сражений с армией генерала Дона. Затем, не совершив больше ничего важного, он ушел с армией на зимние квартиры и тем решил свою судьбу — его уволили от командования. На место Фермора назначили генерала Петра Семеновича Салтыкова. Этого генерала в армии не знали — назначен он был из украинской ландмилиции и оставлял странное впечатление. Как вспоминал Андрей Болотов, видевший Салтыкова в Кенигсберге, это был «старичок седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких дальних украшений и без всяких пышностей, ходил он по улицам и не имел за собой более двух или трех человек в последствии. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и по всему видимому ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром столь великой армии, какова была наша, и предводительствовать ею против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, храбростью, проворством и знанием военного искусства. Он казался нам сущей курочкой, и никто не только надеждою ласкаться, но и мыслить того не отваживался, чтоб мог он учинить что-нибудь важное». Однако Болотов и его друзья — молодые офицеры, пренебрежительно смотревшие на «курочку», — глубоко ошиблись.

Салтыков принял армию и повел ее в Германию. Две прошедшие кампании сделали для армии больше, чем десять лет учений под Петербургом. Появился омытый кровью боевой опыт. В указах Конференции при высочайшем дворе, которая ранее стремилась проконтролировать малейшие передвижения войск и требовала отчета о каждом дне кампании, появились иные, обращенные к командующему, слова: «Избегайте таких резолюций, какие во всех держанных в нынешнюю компанию военных советах были принимаемы, а именно с прибавлением ко всякой резолюции слов: „…если время, обстоятельства и неприятельские движения допустят“. Подобные резолюции показывают только нерешительность. Прямое искусство генерала состоит в принятии таких мер, которым бы ни время, ни обстоятельства, ни движения неприятельские препятствовать не могли».

Конечно, в ходе войны в армии проявились многие недостатки, неразбериха и глупости. Как и всегда, в тылу царило воровство. Но тем не менее, несмотря на огромные потери русской армии, ресурсы ее были неисчерпаемы, а воинский опыт и мастерство солдат и офицеров непрерывно совершенствовались, и потому русские войска все увереннее и увереннее шли к конечной победе в войне. Елизаветинские полководцы и дипломаты сумели внести необходимые коррективы в политику и тактику.

Перемены не заставили себя ждать. Войска стали маневреннее, проходили за кампанию около тысячи верст, улучшилась система снабжения. Энергичный П. И. Шувалов за короткое время сумел перевооружить артиллерию пушками усовершенствованного образца — единорогами, более легкими и скорострельными, чем прежние. В организации артиллерии произошли коренные изменения, были созданы специальные части прикрытия артиллерии, солдаты которых были обучены пушкарскому делу и могли заменить выбывших с поля боя артиллеристов.

Общая цель, которую поставили перед Салтыковым в кампании 1759 года, состояла в том, чтобы двигаться в Силезию, соединиться с австрийской армией Дауна и вести совместные действия против Фридриха. Последний преследовал иную цель — не дать русским и австрийцам соединиться. Вначале командовавший прусскими войсками генерал Ведель пытался маневрами оттеснить Салтыкова от Одера, через который лежал прямой путь для соединения с австрийцами. Но это не удалось — русские медленно продвигались к своей цели. Тогда им был дан бой. Ведель, имея значительно меньшие, чем Салтыков, войска (27 тысяч у пруссаков и 40 тысяч у русских при 284 орудиях), 12 июля при деревне Пальциг стремительно атаковал русскую армию как с фронта, так и с фланга. Все эти атаки, исполненные в лучших традициях прусской армии, потерпели неудачу — русские устояли, а затем обратили неприятеля, потерявшего более четырех тысяч человек, в бегство. Как писал Петр Панин, «атаки его (противника. — Е. А.) были самые смелые, наступление наипорядочное, и производил их одну после другой пять, не взирая на то, что храбростию и преудивительнейшим постоянством, терпением и послушанием наших войск он всегда с великим уроном и расстройкою отбит был». Это была нежданная, воодушевляющая победа!

21 июля русская армия заняла Франкфурт-на-Одере, где и соединилась с двадцатитысячной армией австрийского генерала Лаудона, самого талантливого из генералов Марии-Терезии. Лаудона послал навстречу русским фельдмаршал Даун. Салтыков не успел решить, что ему делать дальше, как вдруг получил известие о приближении армии самого короля Фридриха. Зная «скоропостижного» Фридриха, который мог стремительно перебрасывать свои войска с места на место, Салтыков приказал своей армии и австрийцам занять оборонительные позиции на правом берегу Одера, напротив Франкфурта, у деревни Кунерсдорф, название которой вошло потом во все учебники военной истории. Удивительна судьба таких знаменитых деревенек, о которых никто не знал, пока по их улицам не потекли потоки крови! Лев Толстой в «Войне и мире» гениально уловил эту великую безвестность и отразил то, что называется историзмом. Перед Бородинской битвой офицеры говорят о какой-то деревне с названием вроде «Бурдино». Они никак не могут ее вспомнить без карты — а через несколько дней о Бородине знала вся Европа. Так и Кунерсдорф, у которого 1 августа 1759 года армии Салтыкова и Лаудона (всего 60 тысяч человек) были атакованы армией Фридриха (48 тысяч человек).

Нужно сказать о русских позициях. Они не были особенно хороши. Салтыков занял их не без колебаний, но искать лучших уже было некогда. Правое крыло русской армии упиралось в низкий топкий берег Одера почти напротив Франкфурта, стоявшего на другом берегу реки. Левое крыло заходило за расположенную на одной линии (запад — восток) деревню Кунерсдорф. Три возвышенности царили над этой равниной: ближе к Одеру — гора Юденберг, восточнее, то есть в центре, гора Большой Шпиц и еще восточнее, то есть у Кунерсдорфа, — гора Мюльберг. От Большого Шпица ее отделял овраг Кунгруд, по которому потом и потекла кровавая река.