Поля крови. Религия и история насилия - читать онлайн книгу. Автор: Карен Армстронг cтр.№ 37

Страница

Ханьская династия учла ошибки царства Цинь. Однако Бан хотел сохранить централизацию и знал, что легистский реализм государству необходим: без принуждения и угрозы насилия государство не выживет. Ханьский историк Сыма Цянь писал, что оружие – это средство, применяя которое мудрые делают послушными сильных и диких и создают стабильность во времена хаоса.

Однако Бан понимал, что обществу нужна более вдохновляющая идеология. И он нашел решение: синтез даосизма и легизма ^{413}. Все еще не оправившийся после циньской инквизиции народ желал того самого «пустого» и терпимого правления. Ханьские императоры будут полностью контролировать области, но избегать произвола. Уголовное право будет суровым, но без драконовских мер.

Патроном нового режима провозгласили Желтого императора. Всем империям нужны сложные театрализованные церемонии, и ханьские ритуалы вдохнули новую жизнь в древний шаньский комплекс жертвоприношений, войн и охот ^{414}. Осенью, в сезон военных походов, император выезжал на торжественную охоту в царские парки, изобиловавшие всяческой живностью, добыть мяса для храмовых жертв. Несколькими неделями позже в столице проводились военные парады с целью показать искусство элитных частей и поддержать воинскую сноровку простолюдинов, коих в армиях было большинство. А под конец зимы в парках начинались охотничьи состязания. Эти ритуалы, призванные впечатлить почетных гостей, намекали на Желтого императора с его звериным войском. Люди и животные сражались как равные противники, как в начале времен, пока Мудрые Цари не разделили их. Футбольные матчи, в которых мяч перекидывался с одной стороны поля на другую, символизировали чередование инь и ян в цикле времен года. Историк Лю Сян (77–6 гг. до н. э.) объяснял: «Игра в мяч связана с военной подготовкой. Это способ обучить воинов и распознать таланты»; «считается, что ее выдумал Желтый император» ^{415}. Подобно Желтому императору, ханьские правители использовали религиозные ритуалы, пытаясь отчасти гуманизировать войну, устранить зверскую ее жестокость.

В начале правления Лю Бан поручил конфуцианским ритуалистам (жу) разработать придворный ритуал. Они выполнили поручение, и император воскликнул при виде результата: «Теперь я вижу, как благородно быть сыном Неба!» ^{416} Мало-помалу жу обрели вес при дворе, и по мере того, как забывалась циньская травма, возрастало желание иметь более надежное нравственное руководство ^{417}. В 136 г. до н. э. придворный ученый Дун Чжун-Шу (179–104 гг. до н. э.) высказал императору У-ди (140–87 гг. до н. э.) такую идею: конкурирующих школ слишком много, лучше сделать официальным государственным учением шесть классических конфуцианских текстов. Император согласился. Конфуцианство поддерживало семью, его акцент на историю культуры укреплял национальную идентичность, а государственное образование позволяло создать элиту в противовес старой аристократии. Однако У-ди не повторил ошибки Первого императора. Сектантской узости в Китайской империи не будет: китайцы будут признавать свои плюсы во всех школах, считая их взаимодополняющими. Значит, при всей диаметральной противоположности легистов и конфуцианцев возможна коалиция: государство еще нуждалось в легистском прагматизме, но жу смягчали деспотию фацзя.

В 124 г. до н. э. У-ди основал Императорскую академию, и впоследствии более 2000 лет всех китайских чиновников будут учить преимущественно конфуцианской идеологии, представлявшей правителей как сынов Неба с нравственной харизмой. Это давало режиму духовную легитимность и стало этосом гражданской администрации. Однако, как и во всех аграрных государствах, династия Хань контролировала империю путем системного и военного насилия: эксплуатировала крестьян, казнила мятежников и завоевывала новые земли. Императоры опирались на армию, а начальники завоеванных областей быстро экспроприировали земли, низлагали феодалов и захватывали от 50 % до 100 % крестьянского излишка. Как и любой правитель до Нового времени, император подавал себя как исключительную персону, единственного человека, к которому обычные законы неприменимы. А потому он в любой момент мог казнить кого угодно, и никто не осмеливался возражать. Такие иррациональные и спонтанные акты насилия были важной частью мистической ауры, которая удерживала в узде подданных ^{418}.

Пока император и военные жили «экстраординарным», конфуцианцы разрабатывали четкую и отлаженную ортодоксию вэнь – гражданского порядка, основанного на благожелательности («жэнь»), культуре и разумном убеждении. Они выполняли бесценную задачу, убеждая народ, что император печется о его интересах. Они не были лакеями – наоборот, многих жу казнили за слишком настойчивые напоминания императору о нравственном долге, – однако ограниченные возможности все-таки имели. Когда Дун Чжун-Шу возразил, что узурпация земли грозит великой нищетой, император У-ди с виду согласился, но затем Дуну пришлось пойти на компромисс, удовольствовавшись умеренным ограничением землепользования ^{419}. Вообще, если чиновники и бюрократы стояли на позициях конфуцианства, сами правители предпочитали легистов, которые презирали конфуцианцев как непрактичных идеалистов. Точку зрения легистов можно выразить словами циньского царя Чжао: «От жу нет толка в управлении государством».

В 81 г. до н. э. в ходе споров о казенных монополиях на соль и железо легисты заявляли, что бесконтрольное «свободное предпри– нимательство», защищаемое «жу», глубоко непрактично ^{420}. А конфуцианцы – лишь жалкие неудачники:

Ныне рекомендованные [знатоки писаний] говорят «есть» про то, чего нет, говорят «полное» про то, что пусто, [одеты в] холщовую одежду и дырявые туфли, погружены в глубокую задумчивость и ходят медленной походкой, как будто что-то потеряли; это [не только] не [те] ученые, которые совершают подвиг и устанавливают себе славную репутацию, но они также еще не избавились от обычаев заурядных и вульгарных [людей] нашего века ^{421}.

Страница