Поля крови. Религия и история насилия - читать онлайн книгу. Автор: Карен Армстронг cтр.№ 120

Когда Насер захватил власть (1952 г.), ассоциация перегруппировалась, но единства не обрела. В прежние дни Насер, еще малопопулярный, обхаживал «Братьев», хотя и был убежденным секуляристом и другом Советского Союза. Но когда стало ясно, что Насер не собирается создавать исламское государство, члены «аппарата» совершили покушение на него во время митинга. Насер выжил, а его мужество во время покушения принесло ему колоссальную популярность. Отныне у него были развязаны руки, и в конце 1954 г. более тысячи «Братьев» попали под суд. Еще многие, зачастую виновные лишь в распространении листовок, без всякого обвинения просидели в тюрьме пятнадцать лет. После конфликта с Западом во время Суэцкого кризиса (1956 г.) Насер стал героем в арабском мире, и тогда он усилил попытки секуляризировать страну. Однако государственное насилие лишь породило более крайнюю форму ислама, которая призывала к вооруженной борьбе с режимом.

Религиозный экстремизм часто развивается в симбиозе с агрессивным секуляризмом. Среди задержанных в 1954 г. был Сайид Кутб (1906–1966), главный пропагандист ассоциации ^{1449}. В молодости он не ощущал противоречия между своей верой и секулярной политикой, но его ужаснула безжалостность английской политики и шокировали расовые предрассудки, с которыми он столкнулся во время визита в Соединенные Штаты. Тем не менее его взгляды оставались умеренными и осторожными, радикальными же стали после ареста. Кутба пытали, а однажды на его глазах убили 20 узников. Пыткам и казням подверглись и десятки других людей, причем палачами были не чужеземцы, а соотечественники. Секуляризм уже не казался благородным: он виделся жестоким, агрессивным и безнравственным. В тюрьме Кутб решил, что взгляды Маудуди нуждаются в доработке. Услышав, что Насер поклялся преобразовать ислам по западному образцу, и понаблюдав за ужасами тюремной жизни, Кутб пришел к мысли, что даже мусульманский правитель может пребывать в джахилии не меньше, чем западные правители. Потрясенный, как и остальные, насилием и произволом, Кутб разработал дуалистическую идеологию, которая делила мир на два лагеря: одни принимают власть Божию, а другие – нет. Через Мухаммада Бог явил практическую программу по созданию хорошо организованного общества. Во-первых, по велению Божьему Пророк создал «партию» (джамаат) справедливости и равенства, обособившуюся от языческого истеблишмента. Во-вторых, во время хиджры он полностью отделил верных от безбожных. В-третьих, Мухаммад основал исламское государство в Медине. В-четвертых, он объявил джихад Мекке с ее джахилией, и в итоге она склонилась перед Богом.

Кутб сформулировал эти взгляды в книге «Знаки на пути»: ее контрабандой вынесли из тюрьмы и ее читали широкие массы. Кутб был образованным человеком, но «Знаки на пути» – не богословский труд, а крик человека, доведенного до края. Его программа искажала исламскую историю, ибо даже не упоминала о ненасильственной политике Мухаммада в Худайбие (поворотный момент конфликта с Меккой). После унижений, чужеземных завоеваний и секулярной агрессии все виделось в очень мрачном свете. У Кутба развилась паранойя: прошлое он видел как сплошные попытки уничтожения ислама врагами – язычниками, иудеями, крестоносцами, монголами, коммунистами, капиталистами, колониалистами и сионистами ^{1450}. Он не успел разработать практическую реализацию своей программы: в 1966 г. его казнили. И все же, в отличие от некоторых своих последователей, Кутб, видимо, осознавал, что мусульманам требуется долгая духовная, социальная и политическая подготовка, прежде чем они будут готовы к вооруженной борьбе. Однако после его смерти политическая обстановка на Ближнем Востоке накалилась. Рост насилия и последующее отчуждение означали, что взгляды Кутба найдут отклик у обездоленной молодежи, особенно тех «Братьев», которые также ожесточились в египетских тюрьмах и полагали, что надо не ждать, а действовать. Когда их выпустили на свободу в начале 1970-х гг., они принесли идеи Кутба обществу и попытались осуществить их на деле.

После Шестидневной войны между Израилем и его арабскими соседями в июне 1967 г. регион пережил религиозное возрождение. И это случилось не только в мусульманских странах, но и в Израиле. Как мы уже сказали, поначалу сионизм носил глубоко секулярный характер, а военные кампании еврейского государства не имели религиозного содержания; жестокое угнетение палестинцев стало результатом секулярного национализма, а не религиозного императива. Перед войной, слушая, как Насер клянется сбросить их в море, многие израильтяне решили, что начинается еще одна попытка уничтожить их. Они отреагировали моментально и достигли блестящей победы: отобрали Голанские высоты у Сирии, Синайский полуостров – у Египта, а Западный берег реки Иордан и Иерусалим – у Иордании.

Хотя о религии здесь речи не было, многие израильтяне восприняли такой поворот судьбы как чудо – сродни переходу через Чермное море ^{1451}. Особенное значение они придавали завоеванию Старого города, закрытого для израильтян с 1948 г. Когда в 1898 г. сионистский идеолог Теодор Герцль посетил Стену Плача, последний остаток Иродова храма, ему было неприятно видеть, как евреи малодушно льнут к ее камням ^{1452}. Однако в июне 1967 г. опаленные боями десантники и их атеистические офицеры прижимались к Стене и плакали – сакральная география мигом преобразила их секулярность. Как мы уже видели, национализм легко переходит в квазирелигиозный пыл, особенно в минуты повышенного напряжения и эмоционального накала. Преданность Иерусалиму тысячелетиями играла огромную роль в еврейской идентичности. Задолго до того, как люди научились картографировать местность, они определяли свое место в мире через духовные и эмоциональные ориентиры, ощущая неодолимое притяжение к некоторым местам. Израильский опыт 1967 г. показывает, что мы не полностью десакрализовали мир ^{1453}. «Верования» солдат не изменились, но Стена Плача пробудила в них нечто сродни переживанию сакрального: «нечто большое, страшное, неотмирное» ^{1454}, но и «узнаваемое подобно старому другу» ^{1455}. У Стены была судьба, похожая на их судьбу: она также едва избежала гибели. «Больше уничтожения не будет, – сказал солдат, целуя камни, – и Стену больше никогда не оставят» ^{1456}. «Больше никогда» – после холокоста эти слова повторялись евреями вновь и вновь. Сейчас их повторили генералы и солдаты. И впервые в сионистской риторике заговорили о «священном городе». А ведь согласно древней сакральной ближневосточной географии, «священным городом» никто владеть не вправе, ибо он принадлежит божеству: Мардуку, Ваалу или Яхве. «Градом Давидовым» правил Яхве со своего престола в Храме, царь же был его помазанным представителем. Иерусалим не становился частной собственностью правителя, а оставался «святым» (кадóш), «отделенным» для Яхве. Однако, когда эмоции, связанные с сакральной географией, смешались с израильским секулярным национализмом, с его упором на территориальную целостность, политики уверенно декларировали, что Иерусалим принадлежит только израильскому государству. «Мы вернулись в наши самые святые места, – сказал секулярный военный Моше Даян, – мы вернулись и больше не оставим их» ^{1457}. Это закрыло путь компромиссам. Хотя международное право запрещало постоянную оккупацию территории, захваченной во время вооруженного конфликта, Абба Эвен (посол Израиля в ООН) заявил, что Иерусалим «лежит за пределами всяких секулярных соображений; он предшествует им, стоит над ними и будет после них» ^{1458}.