Секрет политшинели - читать онлайн книгу. Автор: Даниил Альшиц cтр.№ 54

Л. вскочил с места и уперся кулаками в стол.

– Не в моей власти?! – вскричал он. – Ну поглядим. Рядовым пойдешь на фронт. Завтра же будет приказ о разжаловании!

– Вот это в вашей власти, – спокойно согласился Папа Шнитов. – Пойду рядовым… А от политработы меня может отстранить только фашистская пуля… Если вот сюда… – Папа Шнитов ткнул себя пальцем в грудь против сердца.

Дивизионный комиссар Л. выполнил свою угрозу лишь отчасти. От должности замполита Папа Шнитов был отстранен, но разжалован в рядовые не был.

Замполитом в роту капитана Зуева был назначен старший лейтенант Горбачев. Тот самый, который хвалился тем, что умеет брать в ежовые рукавицы, и который написал на Папу Шнитова кляузу, оставленную в свое время без внимания полковником Хворостиным и не оставленную без внимания дивизионным комиссаром Л. Этим его назначением лучше всего было подтверждено то, что полковник Хворостин был прав, когда предпочел ему Папу Шнитова. Новый замполит не сумел наладить сколько-нибудь нормальных отношений с командиром роты. Капитан Зуев не мог ни минуты спокойно с ним разговаривать даже на людях. Не завоевал он авторитета и у бойцов. Не прошло и двух месяцев, и старшего лейтенанта Горбачева как не сумевшего наладить деловых отношений с командиром из роты убрали.

Папу Шнитова перевели в соседнюю дивизию, где назначили командиром стрелкового взвода. Несколько раз приходил он навещать «свою» роту. Передавал приветы через Николая Максимилиановича, с которым тоже где-то встречался. А потом, зимой, дивизию, в которой он служил, перебросили на Ораниенбаумский плацдарм.

В январе сорок четвертого две дивизии, стоявшие раньше по соседству под Пулковом и Пушкином, двинулись навстречу друг другу: одна из-под Пулкова, другая из-под Ораниенбаума. В день снятия блокады передовые роты обеих дивизий встретились в заснеженных полях под Ропшей. Тысячи бойцов и командиров, проваливаясь в снег, размахивая автоматами и винтовками, подбрасывая в воздух шапки, нестройно крича «ура!», размазывая по лицу рукавицами неудержимые слезы, бежали навстречу друг другу. Многие бойцы роты капитана Зуева надеялись встретить в эти радостные минуты Папу Шнитова. Некоторым даже казалось, что они видят его среди бегущих им навстречу. Но встретить Папу Шнитова никому не удалось. Никому из однополчан не довелось его встретить и потом.

Правда, доходили иногда слухи, что Папу Шнитова видели то под Лугой, то под Кингисеппом, то в Эстонии. Говорили, что он погиб при штурме Кенигсберга. Николай Максимилианович Гамильтон, пытавшийся разыскать своего друга, не раз слышал от участников штурма Берлина, что Папа Шнитов закончил войну в Берлине. Никто, правда, не говорил, что встречал его там. Но несколько человек уверяли, что среди надписей на колоннах рейхстага своими глазами читали и такую: «Папа Шнитов с Ленинградского фронта».

Вероятно, такая надпись действительно была сделана. Но кем? Сам Папа Шнитов дошел до Берлина или добрая память о нем донесла туда его имя? Это так и осталось неизвестным.

Было у меня поначалу, как и положено нашему бойцу, пять чувств. Чувство любви к Родине. Чувство воинского долга. Чувство товарищества и взаимной выручки. Чувство дисциплины и сознательности. Ну и, само собой понятно, чувство уверенности в победе. Однако по мере хода войны выросло во мне, и это вполне естественно, шестое чувство, а именно – чувство мести. Объяснять тут вроде бы без надобности. Достаточно сказать, что родом я из-под Ленинграда и всю блокаду на Ленинградском фронте прослужил. Так что навидался всего сверх нормы. Да к этому надо еще прибавить собственные мои переживания и страдания. И в смысле пайка, который в ту первую зиму был. И в смысле ранения своего, как первого, так и второго. Да если еще при этом вспомнить, какие пришлось видеть зверские художества со стороны агрессоров на нашей земле, тогда, наверное, полностью будет очевидно, с каким сердцем двигался я в сторону Германии. Прямо скажу – ожесточен был до крайности. Ну и, конечно, была мечта, как и у всех наших бойцов, – добраться живым до Берлина, до самого ихнего логова, чтобы там, на месте, за все с них спросить.

До Берлина я дошел. Не иначе сама судьба меня туда привела. Проще говоря, повезло мне: был я тогда уже в третий раз ранен. Поэтому, немного не доходя до Восточной Пруссии, оказался в госпитале. Сперва-то я, конечно, приуныл. Пропал, думаю. Свою часть не догонишь. Войска вон как быстро двигаются. Без меня теперь и война кончится…

Но, как выяснилось потом, такие мысли могли у меня появиться исключительно по моему незнанию планов Верховного главнокомандования. Оказалось, буквально на другой день после моего ранения весь наш Ленинградский фронт был от Германии повернут в сторону Курляндии. Там он провоевал до самого конца войны. И даже еще день после этого. В результате я как бы один от всего нашего фронта остался на направлении главного удара. Ну как тут не поверишь в судьбу?

После выписки попал я на другой фронт, на 1-й Белорусский. В новой части прижился неплохо. И бойцы ко мне отнеслись с уважением, и офицеры. Замполит батальона, куда меня определили, лейтенант товарищ Самотесов прямо перед строем роты про меня сказал: «Вот, товарищи бойцы, к нам влился новый воин старший сержант Тимохин. Он воюет с фашистами с начала войны, трижды ранен, является защитником города Ленина. К тому же, говорит, товарищ Тимохин и возрастом своим сорокалетним солиднее многих из вас. Я, говорит, не сомневаюсь, что он и здесь себя покажет». После таких сказанных про меня слов я, само собой, воевал неплохо, старался всегда быть впереди.

Долго ли, коротко ли, но вот наконец и он – Берлин. Вот наконец и я в нем – Тимохин Иван Алексеевич, житель деревни Ситенка под Ленинградом. Врываюсь я вместе с танками и со своими товарищами по роте в пригород… и временно застреваю, ибо тут начинается страшный и упорный штурм вражеской столицы.

Все наши части слились тут в одну силу. Тут и мы, пехота, с угла на угол перебегаем да по этажам домов мечемся. Тут и танки из своих пушек бьют по огневым точкам в домах. Тут же прямо на мостовой пушки тяжелые стоят, куда-то вдаль лупят, по центру города… Такой грохот, что голоса человеческого услышать совсем невозможно. Дым и пыль кирпичная глаза застилают. Порой и вообще ничего перед собой увидеть нельзя. Бой идет день и ночь. И так суток двенадцать!

Спрашивается, как это может быть, чтобы столько времени бесперебойно длился бой? Отвечаю: очень просто. Воевали посменно. Одна рота днем, а другая в ночную смену выходила. У тех, кто отдыхает, тоже время до отказа заполнено – сон и политзанятия. Не знаю, везде ли так было, но наш замполит лейтенант Самотесов стал в эти дни очень политзанятиями увлекаться. Одно такое занятие провел он в помещении квартиры, где произошло ЧП. По мнению замполита, конечно.

А было так. Дом тот брали с бою. Из каких-то окон вдоль по улице гитлеровцы очередями стегали. Стали мы их искать – по квартирам бегать. Один наш боец, Кунин Михаил, в квартиру эту и влетел с автоматом. В комнату забежал, а там семья немецкая к стенке жмется: немка-мать двух немчат к себе прижала и немец пожилой – дед вроде бы ихний – тоже рядом стоит, белую салфетку в руках держит. Тут Мишка Кунин с ходу из автомата как даст крест-накрест очередь по большому зеркалу. Звон, осколки, плач… На ту беду замполит Самотесов в эту же квартиру заскакивает…