Как Китай стал капиталистическим - читать онлайн книгу. Автор: Рональд Г. Коуз, Нин Ван cтр.№ 44

Когда Мао Цзэдун в середине 1950-х годов приступил к социалистическим преобразованиям, принято было считать, что социализм – лучший способ сделать Китай сильной и процветающей страной. Стремительное превращение Советского Союза из отсталой аграрной страны в мощное индустриальное государство убедило китайских лидеров в превосходстве социализма; победа СССР над немецкими захватчиками во Второй мировой войне укрепила их веру в непобедимость социализма. В результате социализм был принят китайским правительством в качестве программы строительства нового Китая. Кроме того, централизованное планирование и коллективная собственность должны были искоренить экономическое неравенство, которое считалось корнем всех социальных зол. Однако со временем отношение к социализму в Китае изменилось. Социализм постепенно превратился из инструмента политики во всепоглощающую цель, во имя которой можно было принести в жертву китайский народ. Под предлогом защиты и распространения социализма народ стал пешкой в политической игре. Эта двойная метаморфоза остается загадкой. Процесс двойного отчуждения социализма вызывает иронию: как получилось, что социализм, призванный повести китайский народ «золотой дорогой» к миру и процветанию, стал служить оправданием хаоса и нищеты? Как мог китайский народ вместе со своим несговорчивым, претендующим на величие лидером оказаться рабом чуждой ему идеологии, хотя мнил себя хозяином истории?

К сожалению, китайцам понадобилось пережить катастрофу «большого скачка» и «культурной революции», чтобы пересмотреть свои взгляды на социализм и перестать себя с ним идентифицировать. Если китайские руководители извлекли из своих ужасающих ошибок какой-то урок, он, безусловно, был самым дорогостоящим в истории человечества. В любом случае дебаты о критерии истины в 1978 году имели важные последствия: они заставили усомниться в священном статусе марксизма и в правомерности национальной идентификации с социализмом. Когда Китай в конце 1978-го взял курс на «социалистическую модернизацию», он по-прежнему верил в превосходство социализма. Тем не менее социализму вернули прежний статус: из сверхзадачи он снова превратился в рабочий инструмент, как и положено политической идеологии. Теперь Китай мог подвергнуть социализм эмпирической проверке и судить о нем по результатам опыта. Идентичность сменить трудно, гораздо легче заменить малоэффективный инструмент.

Освобождение коллективной ментальности от тисков социализма имело далекоидущие последствия для китайского народа. Пока социализм был частью их коллективной политической идентичности, любые сомнения в идеологии были равносильны самоубийству, любая критика социализма приравнивалась к измене. В такой атмосфере было просто невозможно вести какую-либо значимую интеллектуальную дискуссию. Многие политические оппоненты Мао стали жертвами преследования только за то, что выразили свое несогласие с мнением вождя: во время коллективизации сельского хозяйства в начале 1950-х годов пострадал Дэн Цзыхуэй, в период «большого скачка» – Пэн Дэхуай, во время «культурной революции» – Лю Шаоци и Дэн Сяопин. Отсутствие институционального механизма для разрешения политических споров и идейных разногласий не только стоило коммунистам политической карьеры (и даже жизни, как было в случае Лю), но и позволило Мао продолжать вести страну неверным, гибельным курсом ^[141].

После окончания «культурной революции» китайские руководители стали спокойнее относиться к внутрипартийным разногласиям и проявлять снисходительность к терпящему поражение противнику. Свидетельством тому стал суд над «бандой четырех», а позже – снятие с поста Хуа Гофэна (1981), Ху Яобана (1987) и Чжао Цзыяна (1989). Проигравших в борьбе за власть публично не разоблачали и не унижали, как раньше; к смертной казни приговаривали редко, хотя до прихода к власти коммунистов и в эпоху Мао Цзэдуна оппонентов часто лишали жизни. На протяжении 1980-х годов политическая жизнь Китая была организована гораздо более разумным образом.

Улучшения объяснялись в основном двумя институциональными изменениями. Первым из них было более активное участие ученых в политической жизни ^[142]. По контрасту с эпохой Мао Цзэдуна, когда ученых называли «вонючим девятым классом», с началом реформ их начали признавать за профессиональный опыт и знания. Затем ученые стали играть свою традиционную роль, выступая в качестве консультантов и советников правительства. Они владели знаниями, которых порой не хватало участникам политических дебатов, и, самое главное, были беспартийными, а потому способствовали деполитизации дискуссий.

Иногда ученые принимали непосредственное участие в спорах – когда становились членами государственных или квазигосударственных аналитических центров, которые появились в начале 1980-х. Эти центры включали Китайскую академию социальных наук (в нее входил Институт экономики), Центр исследований проблем развития экономики сельского хозяйства (создан в сентябре 1980 года), Управление реформы экономической системы (1980), Центр экономических исследований (1980), Государственный комитет по развитию и реформе (создан в марте 1982 года при Госсовете KHF), а также Центр по изучению аграрной политики при секретариате ЦК КПК (1982). Все они, независимо от статуса, работали в тесном сотрудничестве с китайским правительством: предоставляли руководству информацию, помогали ему проводить политические дискуссии и определять курс экономической политики. Непосредственное участие ученых в разработке курса способствовало более спокойному течению политических дискуссий, помогало избежать прямой конфронтации различных партийных фракций. Хотя в некоторых случаях ученые занимали государственные должности и были уважаемыми членами компартии, они редко принимали участие в борьбе за власть. К тому же ученых можно было легко уволить или просто проигнорировать: на политической стабильности это бы никак не сказалось. Споры между учеными и конкуренция между идеями служили аналогом «борьбы за доверенности», благодаря чему удавалось избежать прямых столкновений между враждующими группировками в центре политической власти.

В начале 1980-х годов ученые в значительной мере повлияли на содержание и тон дискуссий по вопросам реформирования сельского хозяйства, предприятий и цен. Ярким примером тому служат разногласия в связи с рекомендательным планом развития экономики, когда правительство хотело ввести рыночные механизмы и сохранить централизованное планирование. Чэнь Юнь был категорически против подобных перемен, в то время как Чжао Цзыян хотел с их помощью придать гибкость экономической политике, избежав однозначного отказа от централизованного планирования. Группа экономистов из Китайской академии социальных наук выступала в защиту рекомендательного плана. Когда Чэнь подтвердил намерение не идти на уступки, ведущие ученые получили выговор за свои взгляды, что должно было послужить сигналом для Чжао. Таким образом опасную конфронтацию между Чэнем и Чжао удалось предотвратить (Tang Jisheng 1998: 324–325; Tang Jisheng 2004: 195–199).